История династии Сфорца - Леси Коллинсон-Морлей Страница 29

И все же Галеаццо Мария был образованным человеком и обладал немалыми способностями, что признавали даже его враги. Речь его, по словам Корио, была более изящной, чем у любого другого государя. Достаточно вспомнить его юношеские речи. «С своими близкими он был любезен, весел и приветлив и охотно давал аудиенции своим подданным», поддерживая тем самым демократические традиции своего отца, в которых Сфорца могут сравниться со своими друзьями Медичи. Как государь эпохи Возрождения, он также ценил и поддерживал науки. Он пополнил огромную библиотеку в Павии и приглашал ученых преподавать в университетах Милана и Павии. Издание «Греческой грамматики» Ласкариса, первой в Италии книги на греческом языке, опубликованной в Милане в 1476 году, было осуществлено в немалой степени благодаря его поддержке. По описанию Каньолы, герцог был «весьма привлекательным, с прекрасной фигурой, быстрым и ясным умом, щедрым и справедливым; он мудро правил своими подданными и сохранил для них мир». Всеми доступными средствами он способствовал развитию торговли и земледелия. Именно в его правление в Ломбардии впервые стали выращивать рис; он много сделал для поддержки производства шелка. Следует напомнить, что в то время в Милане, как и во Флоренции, едва ли нашлась бы хоть одна известная семья, которая не была бы вовлечена в какие-либо торговые предприятия. Миланские оружейники долгое время не имели себе равных в Европе.

Во всем этом Галеаццо Мария был Висконти, даже в его пороках, худшие из которых были отмечены характерной для этой династии печатью безумия. Единственным человеком, обладавшим властью над властителем Милана, стала его фаворитка Лючия Марлиани, замужняя женщина из хорошей семьи. Он сделал ее графиней Мельцо и отдал ей значительные владения, среди которых были Мельцо и Горгонцола. В 1475 году он писал Лоренцо Медичи, что тот, несомненно, слышал уже об этой возлюбленной (amorosa), «которую я люблю с каждым днем все более страстно, стараясь сделать все возможное, чтобы доставить ей любое удовольствие»; и он просит передать подателю его письма некий темный рубин и не отказывать ему в этой услуге, обещая заплатить за нее без всякого промедления. О дарах, сделанных графине, постоянно говорится в письмах Галеаццо.

Когда же, пользуясь его слабостью, ее родственники сверх всякой меры донимали его своими просьбами, он приказывал своему слуге выпроваживать их всевозможными обещаниями и вежливыми доводами, но не выдавать его. Указ, отдававший ей долю доходов от Мартизанского канала, начинается следующим образом: «Чем больше мы размышляем о врожденных добродетелях, целомудрии и превосходной красоте Лючии Марлиани, тем более мы склонны любить только ее… К этому нам следует присовокупить ее необыкновенную преданность нам и ту огненную страсть, которая с каждым днем делает ее для нас все более желанной». Этот дар должен был оставаться в силе только до тех пор, пока Лючия будет воздерживаться от плотской связи со своим мужем (за исключением особого письменного на то разрешения) или каким-либо другим мужчиной. Документ был скреплен подписями герцога, нескольких важных членов Совета и представителей миланского дворянства. Очевидно, что указы о подарках «для тайных целей» предназначались и другим дамам, ибо Марлиани всегда значилась в документах как графиня, а фавориток у Галеаццо было не меньше, чем у других государей эпохи Возрождения. В одном приказе предписывалось выделить значительное количество тканей и золота, причем «сделать это как можно быстрее, да так, чтобы сиятельнейшая герцогиня ничего не узнала об этом».

Тем не менее большой популярностью пользовалась история об одном священнике, отказавшемся отпустить грехи Марлиани. Его вызвали в Виджевано и угрожали смертью, но он стоял на своем. Осыпав проклятиями, клирика отпустили в Милан. После чего Галеаццо, повернувшись к своим приближенным, восторженным тоном заявил, что он даже не предполагал, что в его владениях живет такой человек. Пожалуй, в глазах народа единственный поступок такого рода мог бы перевесить множество злодеяний.

Корио, который знал жизнь двора изнутри, рассказывает несколько неприятных историй о жестокости герцога, которые заставляют вспомнить о нравах худших из его предков Висконти. Эта сторона его характера вызывала столь сильное отвращение у его давнего товарища Джана Джакомо Тривульцио, что тот решил отправиться в Святую Землю, подальше от Галеаццо. В одном случае герцог под страхом смерти приказал некоему художнику в течение одной ночи закончить роспись комнаты. Художник превосходно справился с этой задачей и получил хорошее вознаграждение от Галеаццо. Однажды в приступе жестокого бесчувствия герцог, избив своего брадобрея по рукам плетью, сразу же после этого велел тому себя выбрить. Некоего крестьянина, который незаконно поймал зайца в парке Павии, Галеаццо заставил съесть свою добычу вместе с шерстью и всем остальным, в результате чего крестьянин умер. Однажды герцог издал указ о том, что в его собственном доме в Павии никто не должен танцевать позднее, чем через час после заката солнца; нарушителю грозила смерть. Увидев, что какой-то мужчина разговаривает с одной из его любовниц, он из ревности обвинил того в подлоге письма и приказал отрубить ему обе руки. Корио сообщает также об очень неприятной истории о наказании им некоего красивого юноши, который пожелал придерживаться целомудренной жизни. Разумеется, невозможно подтвердить правдивость этих историй, но нет никаких сомнений в том, что в характере Галеаццо Марии отразились порочные склонности Висконти.

И все же малодушия Висконти у Галеаццо не было. Он охотно участвовал в сражениях, хотя и не был обучен военному искусству. Он любил паллоне, итальянскую игру в мяч. Морбио приводит любопытное письмо, в котором герцог предупреждает своего брата Асканио, чтобы тот не играл в паллоне и в шахматы с графом Бельджойосо, поскольку граф игрок ловкий и будет всегда выигрывать; кроме того, он советует не давать ему денег взаймы.

Чрезвычайно интересна история смерти Галеаццо Мария Сфорца, поскольку она представляет ту эпоху в весьма необычном свете. Корио приводит яркое описание связанных с ней событий, которые сохраняют свежесть его юношеских впечатлений, ведь он был еще очень молод, когда ему довелось стать свидетелем этого убийства. Насильственная смерть герцога была обусловлена как гуманистическими тенденциями той эпохи, с ее ненавистью к тиранам, вдохновляемой поклонением классическим идеалам, так и его собственными грехами и даже преступлениями. Среди миланских гуманистов был некий Кола Монтано из Болоньи, весьма красноречивый по меркам того времени оратор, но человек тщеславный, озлобленный и завистливый, подобно многим людям такого сорта. Некоторые источники сообщают, что Галеаццо некогда был его учеником и терпел от него побои, а затем, придя к власти, приказал публично высечь Колу, и в этом была причина его ненависти к герцогу. Но эта версия представляется сомнительной. Перед посещавшими его занятия слушателями Кола постоянно осуждал тиранию, заявляя, что жизнь может быть счастливой только при республиканском правлении, поскольку только в республике великие люди пользуются почетом и славой. Убийцы тиранов, такие как Брут и даже Каталина, всегда выставлялись им как образец для подражания. Джироламо Ольджато рассказывал о том, как однажды, когда он и Кола наблюдали торжественный выезд герцога из Корте д'Аренджо, Кола в негодовании заявил, что ему не следует увлекаться таким зрелищем, но лучше вспомнить о великих деяниях карфагенян. Очевидно, что позиция этого человека была целиком обусловлена какой-то его личной обидой. В конце концов, Кола был изгнан из Милана и, по-видимому, отправился в Неаполь, но остались сторонники его учения.