Намаскар: здравствуй и прощай (заметки путевые о приключениях и мыслях, в Индии случившихся) - Евгений Рудашевский Страница 29

О дамбе этой я рассказывал Оле уже в аэропорту, выстроенном близ городка малого – Негомбо (мог он прельстить нас для грядущей ночи, но ехать нужно было в столицу – для удобства завтрашней дороги).

От аэропорта мы наняли государственное такси (625 рублей – 2700 ланкийских рупий) и через полтора часа прибыли в центр Коломбо. Водитель наш давно назначил себе развлечением русский язык – учил его самостоятельно и рад был до смеха возможности речь русскую услышать. В бардачке у него нашлись словарик и учебник – с текстами угловатыми про Спасскую башню. Водитель развлекал нас просьбами объяснить различие между «идти – ходить», «зайти – прийти», «пришёл – зашёл»…

Найденный мною в Интернете гостевой дом подвалом оказался пропащим… По везению нашли мы вблизи место удобное для одной ночёвки – за 800 рублей.

Номер был с кондиционером, грязными простынями; из окон виднелась река – тихая, чёрная, но без лишних запахов.

Здесь не Индия. Мало что в Цейлоне напоминает о шумном соседе (кроме грязных простыней). Другие люди – видно это от первой же поездки. Свободна в разнообразии одежда; почти не видно сари; дхоти вовсе редкость. Нет закрепощённости явственной от традиций. В Индии женщина садится на багажник мотоцикла непременно боком – для приличия от разведённых ног и объятий уличных, но для опасности повышенной (видели мы, как падали девушки от неловкого манёвра); здесь, в Коломбо, сидят они в привычном, несравнимо более удобном положении – ноги раздвинув.

Нет на улицах мусора – чистота установлена хорошая. Нет здесь толкотни, людей меньше, но дороги бывают перегружены – машин много, а рикш и велосипедистов мало.

Повсюду устроилась цивилизация. Туристические места. Вывески, реклама, указатели неоновые. Отели, рестораны, закусочные; достаток в жизни (по сравнению с Индией) очевиден.

По внешней схожести индийцев и ланкийцев, по общности их истории Коломбо объявить можно городком индийским, но поднятым до европейских форм, цветов – оевропеизированным.

Однако не сумели ланкийцы лоск навести в повседневности. Когда ужинали мы в ресторане, собранном красиво, официантами приятными уставленном, заметили при внимании порчу. В занавеси – дыры. Стул шатается. Тарелка потёрта. Лимон к чаю – с чернотой. Всё в деталях проверяется. Ужин (необильный) был нам в 700 рублей.

С какой жадностью вычитывали мы в меню разнообразие мясных блюд! Здесь была говядина! Beef with vegetables, к сожалению, оказался мелкорубленым и переполненным специями (надеялся я на кусок цельный, жареный, сочный), но и такому блюду радость была подлинной. Прежде не знал я подобной кровожадности – мясом часто пренебрегал.

Впервые приняли мы от официанта воду бесплатную, перед едой в кувшине поданную. Прежде, в Индии, считали это опасным.

…

Перед сном могу заключить окончательно, что из-за переездов частых впал я в безвре́менье. В безликом пространстве оказался. Не чувствуя себя в Шри-Ланке, не уверен в прошлом. Где Андаманы, где Бхубанешвар, где Агра?

Отрешился от мыслей всех – для чувств одних; чувства эти без определений оставил; нет в них узоров, пестроты; лишь пастозное белое, серое, чёрное. Спокоен, в ровном дыхании. Не осталось для меня врагов, друзей; любви, ненависти не чувствую. Спокойствие это живое. «Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелеял…» Это не бессознательное бесчувствие, которое прочесть можно от коров индийских. Стоят они в пустоте неисчерпной – там, где встали; не тревожат их желания или страхи, не боятся ни машин, ни человека. Слепота идеальная, в безграничности своей привлёкшая индийцев, которые (предположу) оттого и сочли корову святой. Заблаговременная смерть, а в ней всякое страдание смягчается (переходит в фон; неизменно гудящий, назидающий, но всё-таки – фон). Стоило рождаться, чтобы на подобную смерть жизнь свою употребить… Думаю об этом и повторяю то, что впервые от Брюсова услышал: «Нет хуже слепого, чем тот, кто закрывает глаза» {28} . Шумно, толко́тно на дорогах индийских; опасность в этом движении, и гудки не прекращаются; но не видел я индийца, от гудка оживившегося, машины убоявшегося, – идут они мирно, в темпе неизменном через дорогу и вздрогнуть не хотят даже при гудке мерзком от грузовика – в спину. Отупление коровье. Опасность получалась только от нас – в непривычке отбегавших, пропускавших, переступавших. Когда же манеру индийскую мы выучили – дорогу переходить стали спокойно, глухо, однотемпно, то сразу в удобство попали. Коровье удобство.

Меняю эти мысли на белые-серые-чёрные простыни чувств и спать ложусь.