Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь "холодной войны" - Джеффри Робертс Страница 29

Пока в Европе не случилась пролетарская революция, Майский не видел в будущем большим проблем в отношениях с Британией и США. Впрочем, могла бы возникнуть некоторая напряженность оттого, что Советы пользуются поддержкой прогрессивных демократических режимов в разных уголках света. Майский полагал, что после войны Штаты превратятся в динамичную, экспансионистскую имперскую державу, а Британия останется консервативным империалистским государством, чей главный интерес – сохранить свой статус-кво. Это означало – у Британии и СССР будет хорошая платформа для тесного сотрудничества в послевоенное время. Обе державы стремятся к стабильности, а Советам нужно, чтобы Британия была сильной, обеспечивая равновесие сил с Америкой. Не менее радужными вырисовывались советско-американские отношения. Прямых конфликтов между интересами этих двух стран не намечалось, а в контексте имперского соперничества с Британией, Вашингтон был заинтересован в сохранении нейтралитета Москвы.

Громыко тоже размышлял о долгосрочных перспективах. 14 июля 1940 г. он представил Молотову длинный документ, озаглавленный «К вопросу советско-американских отношений» – нарком уже получал множество подобных рассуждений на тему разрядки в отношениях СССР и США во время войны и возможно позитивного общения двух держав в будущем. В общем и целом Громыко оценивал эти отношения положительно. Он утверждал, что Рузвельтова политика сотрудничества с СССР поддерживается большинством в Конгрессе, в Демократической и Республиканских партиях, а также основной массой общественности. Возражали против нее реакционные, антикоммунистические элементы из журналистов и представителей римской католической церкви. Громыко отметил: в США проживает 23 млн католиков, из них – 5 млн поляков, которых волнуют советско-польские отношения. Кроме того, посол подчеркнул, что Америка боится коммунистической революции и советизации, особенно в Восточной Европе. Он полагал, что обе страны продолжат сотрудничать и после войны. Державы отказались от изоляционизма, предпочтя ему участие в европейских и международных отношениях. И потому у Штатов появился общий с СССР интерес: урегулирование немецкой угрозы и обеспечение условий для долгосрочного мира. Заодно Громыко выделил весомые экономические и торговые причины для послевоенного сотрудничества США и СССР. Он заключает: «Несмотря на трудности, которые, вероятно, будут время от времени возникать… несомненно, существуют условия для продолжения сотрудничества двух стран… В значительной мере отношения между двумя странами в послевоенный период будут зависеть от отношений, которые сформировались и продолжают формироваться во время войны»57.

В письме Молотову десять дней спустя Громыко анализирует причины, по которым Генри Уоллеса заменили на Гарри Трумэна в качестве кандидата на пост вице-президента при Рузвельте на выборах 1944 г. Посол считал, что Уоллес проявил себя излишне радикальным и оскорбил деловые круги, а также правые элементы Демократической партии, например «Южный блок» из демократических сенаторов и конгрессменов. Трумэна же, напротив, поддерживали «Южный блок» и лично некоторые влиятельные демократы. Кроме того, он успешно выступил председателем сенатского комитета, который занимался прогнозированием военного производства и мобилизации. Именно тогда Трумэн заявил себя серьезным политиком. Громыко заключал, что Трумэн «всегда поддерживал Рузвельта. Он поддерживает сотрудничество между США и его союзниками. Он выступает за сотрудничество с Советским Союзом. Он положительно отзывается о встречах в Тегеране и Москве»58.

Литвинова, как всегда, переполняли грандиозные замыслы. В ноябре 1944 г. он написал Молотову письмо под названием «О перспективах и возможной базе советско-британского сотрудничества»50. По мнению Литвинова, фундаментальной основой для послевоенного англо-советского сотрудничества станет сдерживание Германии и сохранение мира в Европе. При этом победа СССР над Германией, а также поражение Франции и Италии вызовут опасный дисбаланс сил в Европе. Эту проблему можно решить, поделив Европу на советские и британские сферы влияния. Литвинов предложил, что в максимально возможную советскую зону безопасности войдут Финляндия, Швеция, Польша, Венгрия, Чехословакия, Румыния, Балканы (но не Греция) и Турция. Британскую зону безопасности составит Западная Европа за исключением Норвегии, Дании, Германии и Австрии – эти страны сформируют нейтральную зону. Как писал Литвинов: «Такое разграничение означает, что Англия должна обязаться не вступать в какие-либо близкие отношения и не заключать против нашей воли каких-либо соглашений со странами, входящими в нашу сферу безопасности, и, само собой, не должна добиваться там военных баз, ни морских, ни воздушных. Такие же обязательства мы можем дать в отношении английской сферы безопасности, за исключением Франции, у которой должно быть право присоединиться к англо-русскому договору, направленному против Германии».

К теме послевоенного сотрудничества Англии и СССР Литвинов вернулся в записке Молотову, которая была посвящена «Вопросу о блоках и сферах влияния» и датировалась 11 января 1945 г.60. В этом документе Литвинов повторил предложение разделить Европу на английскую и советскую сферы интересов и подчеркнул, что трехсторонние дискуссии с привлечением американцев не являются препятствием для двусторонних решений и соглашений между сверхдержавами. Литвинов не понимал, почему США должны обязательно участвовать в советско-английских переговорах о зонах безопасности, учитывая ту неприязнь, с которой американские пресса и общественное мнение относятся к блокам и сферам влияния. Кроме того, Литвинов отметил, что, выступая с возражениями против сфер влияния в Европе, американцы ухитрились забыть о Доктрине Монро и позиции США в Латинской Америке. В заключение Литвинов вновь затронул свою старую тему о том, что соглашения о британских и советских зонах безопасности должны заключаться в двустороннем порядке, независимо от региональных структур каких-либо международных организаций.

То, что обсуждали и предлагали Громыко, Литвинов и Майский, не обязательно совпадало с мыслями Сталина и Молотова. Но в сталинском СССР порядок подобных внутренних дискуссий был жестко регламентирован. Даже такому независимому человеку, как Литвинов, приходилось соблюдать осторожность, чтобы в своих рассуждениях не перейти грань дозволенного. Подобно историкам будущего три этих стратега пытались догадаться, что у Сталина на уме, гадая об истинном смысле его публичных заявлений, толкуя то, о чем писала советская пресса, и пользуясь любой секретной информацией, которую им удавалось заполучить. Однако перед историками у них было одно преимущество: все они лично общались со Сталиным и Молотовым – последний всегда точно излагал мнение своего начальника. Так что логично предположить, что эти размышления о послевоенном мире не только показывают их личные соображения, но и отражают язык и понятийную систему, использовавшиеся в Наркомате иностранных дел при Молотове. Да, их записи не раскрывают этот дискурс во всей полноте – в нем превалировали госсотрудники, чьи образ мыслей и способ их выражения двигались в более традиционном, идеологическом направлении: предсказывался новый всплеск антагонизма между социалистическим и капиталистическим мирами. Однако размышления Майского, Громыко и Литвинова однозначно указывают, что Сталин и Молотов предпочли бы после войны продолжить трехстороннее сотрудничество.