Николай Гумилев - Владимир Полушин Страница 29

(«На руке его много блестящих колец….», 1907)

— Прекрасное стихотворение. Знаешь, я его обязательно опубликую во втором номере «Сириуса»…

Он был счастлив и слова любимой ловил, как священную музыку, как молитву, не понимая порой разумом смысла сказанного. Он хотел услышать от Ани признание «Я люблю тебя!». Но именно этого короткого жгучего слова «люблю» и не сорвалось с ее губ… Она была всего лишь согласна.

Гумилёв вернулся в Париж на крыльях собственной любви. Он посещал литературные салоны, выступления молодых поэтов. На одном из вечеров в салоне художницы Кругликовой какая-то дама читала его стихи. На традиционном четверговом вечере Николай познакомился с начинающим поэтом Александром Биском. Он обратился к нему с вопросом:

— Не хотели бы вы, Александр Акимович, опубликовать ваши «Парижские сонеты» в новом журнале «Сириус», который мы начали издавать в Париже? Первый номер успешно разошелся, готовится второй.

Биск согласие дал, и его стихи были опубликованы во втором номере. Однако издательская деятельность Гумилёва вскоре потерпела фиаско. На третьем номере журнал «Сириус» прекратил свое существование. От журнала у Гумилёва остались только приятные воспоминания и его портрет, написанный художником Мстиславом Фармаковским, где Николай был изображен во фраке и с веером в руке — молодой романтик с задумчивым взглядом…

Анна, дав согласие на брак, совсем не жаждала стать женой. Она воспринимала ухаживания Гумилёва как отдушину в серой и безысходной провинциальной скуке. Она пишет 2 февраля 1907 года фон Штейну: «…Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилёва. Он любит меня уже три года, и я верю, что моя судьба быть его женой. Люблю ли его, я не знаю, но кажется мне, что люблю. Помните у В. Брюсова: „Сораспятая на муку, / Враг мой древний и сестра, / Дай мне руку! дай мне руку! / Меч взнесен. Спеши. Пора“. И я дала ему руку, а что было в моей душе, знает Бог и Вы, мой верный…» А что же творилось в душе семнадцатилетней гимназистки? Она об этом сообщает в этом же письме: «Хотите знать, почему я не сразу ответила Вам: я ждала карточку Г.-К. и только после получения ее я хотела объявить Вам о своем замужестве. Это гадко, и чтобы наказать себя за такое малодушие, я пишу сегодня, и пишу все, как мне это ни тяжело… Не говорите никому о нашем браке. Мы еще не решили ни где, ни когда он произойдет. Это — тайна… Пришлите мне, несмотря ни на что, карточку Владимира Викторовича. Ради Бога, я ничего на свете так сильно не желаю».

Аня пишет о предстоящем замужестве и тут же с отчаянием умоляет о фотокарточке другого человека. Ей горько и тоскливо, что тот, другой, ее попросту не заметил. Ей кажется, что с Гумилёвым она может забыть об этой любви. И в другом письме она сообщает Штейну: «Мой Коля, кажется, собирается приехать ко мне — я так безумно счастлива. Он пишет мне непонятные слова, и я хожу с письмом к знакомым и спрашиваю объяснение. Всякий раз, как приходит письмо из Парижа, его прячут и передают с великими предосторожностями. Затем бывает нервный припадок, холодные компрессы и общее недоумение. Это от страстности моего характера, не иначе. Он так любит меня, что даже страшно… Я стала зла, капризна, невыносима…»

Однако настроение умиления и умиротворения быстро проходит. И 11 февраля, получив от Штейна фото Голенищева-Кутузова, Горенко отвечает ему с тоской: «Отчего Вы думали, что я замолчу после получения карточки? О нет! Я слишком счастлива, чтобы молчать. Я пишу Вам и знаю, что он здесь со мной, что я могу его видеть, — это так безумно хорошо. Сережа! Я не могу оторвать от него душу мою. Я отравлена на всю жизнь, горек яд неразделенной любви! Смогу ли я снова начать жить? Конечно — нет! Но Гумилёв — моя Судьба, и я покорно отдаюсь ей. Не осуждайте меня, если можете. Я клянусь Вам всем для меня святым, что этот несчастный человек будет счастлив со мной».