Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней - Стефан Газел Страница 29

Ночью мы со Сташеком (так я стал называть Станислава) закончили все приготовления. Итак, мы окончательно остановились на Венгрии. Мы решили, что в целях экономии сил нам следует по мере возможности пересечь границу на немецких товарных поездах. Пришлось внести некоторые коррективы в наш план. Поскольку не было прямой ветки из Кракова в Венгрию, мы должны будем перепрыгивать из поезда в поезд, чтобы достигнуть желанной цели, и я в который раз вспомнил свое комфортное путешествие из Варшавы в Краков. Получалось, что ехать придется днем, и руки должны быть свободны. С другой стороны, мы будем переходить через горы, а значит, нужны лыжи. Стоял конец ноября, и без лыж нам не одолеть покрытые снегом горные склоны. Но как запрыгнуть на движущийся поезд с лыжами? Мы решили добраться до Санока, расположенного в нескольких сотнях миль юго-восточнее Кракова, и там обменять золотые кольца, которые дал мне брат, на две пары лыж. На них пройти пятьдесят миль к югу до границы и дальше по территории Венгрии.

У Сташека был лыжный костюм и ботинки, а нам с Лидой пришлось обойти ее друзей, и к ночи у меня тоже было все необходимое. Мы взяли по буханке хлеба, по большому куску колбасы из конины (в то время она считалась в Польше деликатесом). Лида испекла немного картошки, а Франек принес полбутылки рома.

У нас имелась подробная карта приграничной области. Но какой прок от карты без компаса? Выручил Иржи.

– Обещаешь вернуть его, дядя?

– Я обязательно верну компас. Спасибо, Иржи.

Мы собрали рюкзаки и стали ждать наступления утра.

– Я так и не поняла, почему вы решили направиться к венгерской границе, когда Чехословакия намного ближе? – спросила Лида.

– Татры намного выше гор, которые мы собираемся пересечь.

– Кроме того, немцы в Чехословакии, и чехи не раздумывая сдадут нас в их руки, – добавил Сташек.

– Но вы забываете об украинцах, – перебил его Франек. – В деревнях вокруг Санока полно украинцев. Немцы формируют из них что-то вроде милицейских отрядов, чтобы они отлавливали поляков, бегущих за границу. Немцы морочат украинцам голову, и те верят, что Украина станет независимой.

– В районе Санока проходит немецко-советская демаркационная линия, – добавила Лида. – Там вам тоже следует быть очень внимательными.

Мы прекрасно понимали, на какой идем риск, но были уже охвачены предотъездной лихорадкой. Мы стремились в путь и не желали обращать внимания на трудности. Мы были полны оптимизма, и я уже видел себя в рядах польской армии, движущейся из Парижа на Берлин.

В ту ночь мы почти не сомкнули глаз. Утром Лида приготовила завтрак, но я почти не мог есть. Причина была не в том, что у Лиды в глазах стояли слезы, когда она накрывала на стол, и не в том, что Иржи не отставал от меня с вопросом: «Дядя, когда ты вернешься?» Я впервые с того момента, как принял решение бежать за границу, осознал, что впереди меня ждет неизвестность. Я не мог ответить на вопрос Иржи, поскольку не знал своего будущего.

Раздался стук в дверь, и вошел Сташек с рюкзаком за спиной, полностью готовый к выходу. Я встал из-за стола. Иржи с Франеком помогли мне надеть рюкзак. Лида смотрела на нас, комкая в руке носовой платок. Не зная, о чем говорить, мы забрасывали друг друга пустыми вопросами, скрывая за ними обуревавшие нас чувства.

Сташек тактично отошел в сторонку, чтобы дать мне попрощаться с родными.

– Не плачь, Лида, – сказал я сестре, стараясь шуткой разрядить последние минуты расставания. – Ты у меня такая красавица, а от слез подурнеешь. Лицо распухнет, глаза покраснеют. Не надо плакать. Через год, максимум через два, я уже вернусь.

– Хорошо, Стефан. Через год мы будем ждать тебя. Даже если немцы выгонят нас отсюда, мы уедем в Газеловку, и после войны ты вернешься туда, – сказала Лида и, улыбнувшись, добавила: – Только смотри не спутайся за границей с какой-нибудь женщиной!

– У меня просто не будет на это времени, сестренка.

Франек крепко пожал мне руку.

– Не слишком-то подставляйся, Стефан, а то не сносить тебе головы, – сказал он, дружески похлопав меня по спине.

Теперь подошла очередь Иржи. Он порылся в кармане и вытащил несколько кусочков сахара.

– Это тебе, дядя.

Сахар давно потерял свой естественный белый цвет. Он был покрыт налетом грязи, которая всегда почему-то скапливается в мальчишеских карманах. Я знал, что сахар – большая редкость, и поинтересовался, откуда он у племянника.

– Мне дал его друг, – объяснил ребенок.

– А может, стащил?

– Нет. Я... я обменял свой нож на сахар, – признался Иржи и, смущенный собственным благородством, пояснил: – Мама сказала, что он вам очень пригодится. Может, у вас в горах не будет еды, и тогда вы будете есть сахар.

– Что бы тебе хотелось за это? – спросил я мальчика, стараясь держаться, как подобает мужчине, и скрыть охватившие меня чувства.

– Ничего, дядя. Мне ничего не надо, – серьезно ответил Иржи. – Просто возвращайся скорее.

– Я вернусь, Иржи, обязательно вернусь! А теперь давай пожмем на прощание руки.

Сташек с родными стояли молча, когда я подошел к ним, и мы, попрощавшись, быстрым шагом отправились в путь. Мы прошли всего каких-нибудь сотню шагов, как нас догнал Иржи.

– Дядя! Дядя Стефан! Ты кое-что забыл. Запыхавшись, он протянул мне кинжал, который я привез из Варшавы.

– Ты забыл его под подушкой.

– Спасибо, Иржи. Ты молодец!

– До свидания, дядя, – прошептал мальчик, и я увидел, как он вытирает рукой слезы.

Он был просто маленьким мальчиком и не мог сдерживать чувства. Иржи протянул руки, обхватил меня за шею и поцеловал.