Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910-1918 - Джордж Уильям Бьюкенен Страница 29

Хотя Санкт-Петербург был весьма недоволен подобными действиями Австрии, приказ короля Николая о решающем штурме города вызвал у него такую бурю негодования, что российское правительство уведомило державы, что не будет возражать против посылки объединенной морской эскадры в Антивари, но сама Россия не сможет в ней участвовать. В то же время император послал королю Николаю личную телеграмму, в которой почти в приказном порядке требовал, чтобы тот покорился решению держав. В результате воздействия, оказанного Россией на Белград, 10 апреля сербские войска получили приказ воздержаться от дальнейших активных действий против Скутари, но 23-го числа город сдался черногорцам. Положение было критическим: если бы державы не приняли совместных мер, Австрия могла бы вернуться к односторонним действиям, и подобное поведение с ее стороны грозило втянуть Россию в войну. Чтобы этого избежать, российское правительство обратилось к Франции и Великобритании с просьбой о высадке. Даже если они не произведут ни единого выстрела, им следует определиться с тем, какие принудительные меры возможны в сложившейся ситуации. Однако сделать это им было непросто. К счастью, 4 мая, когда надежд уже почти не осталось, – в какой-то момент я считал, что война неизбежна, – король Николай объявил о намерении сдать Скутари державам. Десять дней спустя город был занят международными военно-морским отрядом.

Второй вопрос – претензии Румынии на территориальную компенсацию – уже поднимался на первой мирной конференции в Лондоне, но из-за бестактного поведения болгарского делегата Данева достичь решения так и не удалось. Теперь румыны выдвинули требования на территорию вплоть до линии Силистрия—Балчик, включая эти города, и таким образом поставили Россию в очень затруднительное положение. Согласно договору, заключенному в 1902 году, она была гарантом целостности территории Болгарии, поэтому ей следовало бы дружески предостеречь Румынию от попыток силой захватить болгарские земли. Появившееся примерно в середине февраля заявление Румынии о намерении оккупировать Силистрию произвело в Санкт-Петербурге эффект разорвавшейся бомбы, вызвав глубокую подавленность в официальных кругах и падение котировок на бирже. Но хотя императора и возмущали эти ничем, по его мнению, не оправданные попытки лишить Болгарию территорий, которые Россия добыла для нее в ходе Освободительной войны, он был настроен очень миролюбиво, и поэтому, используя все свое влияние, чтобы сдержать Румынию, он предупредил Болгарию о неизбежности уступок. В противном случае она вовлечет в войну не только Россию, но и всю Европу, и поэтому его величество ясно дал понять, что, отказавшись уступить Силистрию Румынии, она не сможет в дальнейшем рассчитывать на его поддержку.

Этот вопрос стал предметом довольно оживленной дискуссии между послом Германии и господином Сазоновым, в ходе которой граф Пурталес, указав на возможные серьезные последствия вмешательства России, предложил, чтобы в случае вооруженного конфликта между Болгарией и Румынией державы не вмешивались, а оставались в стороне, как это было во время Балканской войны. Однако Россия была слишком заинтересована в этом вопросе, чтобы согласиться на такое предложение. Черное море – не Адриатическое, и господин Сазонов предупредил графа Пурталеса, что при определенных обстоятельствах Россия будет вынуждена действовать так, как диктуют ее интересы. Тем не менее, воспользовавшись случаем, он предложил, чтобы Болгария и Румыния предоставили решение этого вопроса державам, и было достигнуто соглашение созвать по этом поводу конференцию послов в Санкт-Петербурге.

Первое заседание конференции состоялось 31 марта под председательством господина Сазонова, и участники обсуждения четко разделились на два лагеря: послы стран Тройственного союза приняли сторону Румынии, а интересы Болгарии представляли господин Сазонов, господин Делькассе и я. Первые поддерживали притязания Румынии на Силистрию и земли, находящиеся к северу от линии, проведенной от этого города до Балчика, на том основании, что они имеют стратегическое значение для защиты Добруджи. Особенно они подчеркивали то обстоятельство, что во время войны Румыния сохраняла сдержанность, полагаясь на заверения держав, что территориальный status quo останется неизменным, но теперь, когда Балканские государства существенно расширили свои территории, она вправе рассчитывать на определенную компенсацию. Они также утверждали, что если бы в 1878 году Болгария получила предназначавшиеся для нее территории, то одновременно с этим Румыния, несомненно, получила бы Силистрию.

Представители Антанты, в свою очередь, признавали, что болгаро-румынская граница была определена Берлинским трактатом и что, поскольку в силу своего географического положения Румыния не может участвовать в перераспределении турецких земель, какие-либо территориальные компенсации для нее возможны только за счет Болгарии. Но в международном праве нет нормы, позволяющей государству требовать от своих соседей территориальных компенсаций на том основании, что они расширили свои границы в другом направлении. Единственный довод, на который может сослаться в данном случае Румыния, – это право сильного, и поэтому, полностью одобряя корректное поведение Румынии, они признают за ней право требовать уступки лишь нескольких стратегических пунктов, чтобы обезопасить свою границу со стороны Болгарии.

После долгих и оживленных споров конференция пришла к выводу, что Силистрия с прилегающей к ней территорией в радиусе трех километров должна быть передана Румынии и что Румыния обязана выплатить компенсации тем болгарским подданным, которые в течение шести месяцев выразят желание покинуть указанную территорию. Болгарии запрещается сооружать какие-либо фортификационные укрепления вдоль границы от Дуная до Черного моря. Единственно интересным моментом во всем, что касалось этого, так и не воплотившегося в жизнь решения, была горячая поддержка Болгарии со стороны господина Сазонова, представлявшая столь разительный контраст с его отношением к ней всего несколько месяцев спустя. Однако оно имело неприятное продолжение для меня лично. Так как я пребывал в ранге посла дольше, чем мой французский коллега, господин Сазонов поручил мне представлять сторону Болгарии, что я и делал в очерченных выше границах. Мои слова были переданы в Бухарест, а спустя несколько месяцев, когда теперешняя королева Румынии – тогда наследная принцесса, – с которой мы часто встречались в Дармштадте, приехала в Санкт-Петербург, она обрушилась на меня с упреками, полагая, что мое отношение определило позицию, занятую Антантой. Начав с замечания, что у нее нет желания разговаривать со мной, ее высочество затем спросила, как осмелился я заявить, что Румыния не имеет права на территориальную компенсацию. Я ответил, что всего лишь выразил свое мнение, сложившееся после тщательного изучения вопроса, хотя, возможно, на его формирование повлиял тот факт, что Румыния предпочла переместиться в орбиту германской политики. Если бы Румыния, добавил я, примкнула к Антанте, я бы всегда оставался самым горячим защитником ее интересов.