Восхождение денег - Найл Фергюсон Страница 29

К июню цены росли на 100 % в месяц, и терпение граждан было на пределе. Еще в апреле покупатели разгромили супермаркет в Буэнос-Айресе, после того как по громкой связи передали объявление о немедленном подорожании всех товаров на 30 %. Злость и отчаяние били через край; в июне толпа жителей Росарио, второго по величине города в стране, двое суток крушила и грабила все, что попадалось ей под руку, оставив на своем пути как минимум четырнадцать трупов. Впрочем, как и в Веймаре, главными жертвами гиперинфляции становились не обычные люди (рабочие могли рассчитывать на повышение оплаты труда с учетом динамики цен), а государственные служащие и профессура с их установленным по контракту жалованьем, а также живущие на проценты со сбережений пенсионеры – иными словами, все те, чьи доходы были зафиксированы в местной валюте. И, как и шесть десятков лет назад в Германии, невзгоды одних были манной небесной для других – инфляция мгновенно избавила крупных должников от обязательств. Не внакладе осталось и правительство, наделавшее кучу долгов в теперь уже никому не нужных аустралях.

Ах, если бы все долги исчезали с такой же легкостью! Не тут-то было: к 1983 году внешняя долларовая задолженность страны достигла 46 миллиардов в американской валюте, то есть 40 % ВВП Аргентины. Аустраль мог вытворять все, что ему вздумается, – сумма обязательств от этого не менялась. Хотя нет, менялась: мелькавшие одно за другим правительства не могли сделать ничего, кроме новых долгов. К 1989-му страна задолжала миру 65 миллиардов долларов. А еще через десять лет – 155 миллиардов. Хорошо еще, что инфляция обыграла внутренних кредиторов в наперстки, и эта головная боль правительству не докучала. Что до кредиторов внешних, тут выбора не было: о возврате долга можно было забыть. Уж кто-кто, а Аргентина знала, как это делается. В 1890 году правительство страны отказалось возвращать внешнюю задолженность, и банк “Братья Беринг” едва удержался на краю пропасти (его чуть-чуть не доконало провальное размещение облигаций компании, заправлявшей водопроводом и канализацией столицы). Спасительные 17 миллионов фунтов были собраны лишь после вмешательства Ротшильдов; поскольку крах Берингов “нанес бы чудовищный ущерб британским коммерческим интересам по всему миру”⁶⁶, на миллион раскошелились и власти Британии. Для проведения в отбившейся от рук Аргентине необходимых реформ созвали специальную комиссию банкиров с первым лордом Ротшильдом во главе. Тогда, чтобы получить доступ к займам, аргентинцы обязались привязать песо к доллару с помощью жесткого механизма валютного администрирования⁶⁷. Сто лет спустя Аргентина волновала Ротшильдов лишь постольку, поскольку она была родиной прекрасного вина. Предотвращать банкротство жемчужины Южной Америки (или сглаживать его последствия) теперь был призван Международный валютный фонд (МВФ). И вновь было принято решение о валютном администрировании, на сей раз с привязкой к доллару.

В 1991 году министр финансов Доминго Кавальо представил публике новую – шестую за сто лет – национальную денежную единицу Аргентины – песо (peso convertible – конвертируемый песо). Зря старался. Да, надо признать, что к 1996-му инфляцию удалось снизить почти до нуля, а в 1999-м она вообще ушла в минус и началась дефляция. Но безработица сокращаться не собиралась, а, наоборот, выросла до 15 %, и неравенство в аргентинском обществе было лишь немногим меньше, чем в Нигерии. Денежная политика становилась все строже, а вот с налоговой дела обстояли хуже: государственный долг вырос с 35 % ВВП на конец 1994 года до 64 % семью годами позже, а начальники в центре и на местах не спешили балансировать свои бюджеты, предпочитая доить международный рынок облигаций. Кавальо закрепил валюту и усмирил инфляцию, за что честь ему и хвала, но не сумел искоренить въевшиеся в ткань общества дурные привычки – институты, лежавшие в основе многих кризисов минувших десятилетий. Настало время нового банкротства и новой валюты. Дважды, в январе и мае, МВФ смягчился и выдал займы в 15 и 8 миллиардов долларов соответственно, но на том уступки кончились. За 2001 год ВВП на душу населения рухнул на 12 %, и 23 декабря правительство объявило о полном моратории на выплату внешнего долга, включая облигации на сумму порядка 81 миллиарда долларов. Такие суммы не отказывался выплачивать никто и никогда.

Сквозь призму аргентинского кошмара видно, насколько уязвим внешне столь могучий рынок облигаций. В 1880-х доходность аргентинских и британских облигаций различалась на 295 базисных пунктов – скромная награда за риски, которым подвергались инвесторы вроде братьев Беринг. Разница в среднем в 664 базисных пункта в 1998–2000 годах тоже давала неверное представление о вероятности крушения здания архитектора Кавальо. Отказ Аргентины взвинтил разницу до 5500 пунктов, а к маю следующего года она превышала 7000 пунктов. После тяжелейших переговоров – долг Аргентины составляли 152 вида бумаг в шести различных валютах в восьми юрисдикциях – большинство кредиторов (всего их было около 500 тысяч) пошли на беспрецедентный шаг и согласились принять к оплате новые облигации, почти втрое урезав свои требования⁶⁸. Аргентина справедливо считала, что провернула очень удачную сделку (в последние годы экономика устойчиво растет, а разница не выходит за пределы 300–500 пунктов), а экономисты и по сей день недоумевают, почему вообще находятся страны, трепетно относящиеся к своим обязательствам перед иностранными кредиторами⁶⁹.