Трагедия русской церкви 1917-1953 гг. - Лев Регельсон Страница 29

С этим принципиально важным рассуждением можно было бы согласиться, если бы в нем более отчетливо прояснялась роль и место того «личного начала», которое, по мнению автора, лежит в основе как иерархии, так и соборности. О церковно-иерархическом строе можно говорить лишь в том случае, если в качестве предпосылки уже имеется самостоятельное, свободное и способное отстоять себя личное начало. Только в этом случае может ставиться вопрос о добровольном повиновении, единодушии и любви. Если же личное начало еще несвободно, неразвито и слабо, то повиновение и согласие становится вынужденным, и строй церковно-иерархический подменяется строем патриархально-семейным. Историческая же реальность оказалась такова, что патриархально-семейная традиция была в великорусской традиции представлена очень мощно, тогда как личное начало развито сравнительно слабо. Поэтому воцерковление, одухотворение, преображение патриархальности требовало огромных творческих усилий – и к этим усилиям Церковь более всего побуждалась неимоверными по тяжести испытаниями, которые ей предстояло вынести в предстоящие годы.

Еще один аспект патриаршества – как церковной вершины, через которую осуществляется связь со Вселенской церковью, был подчеркнут тем же С.Н. Булгаковым, который усматривал в восстановлении патриаршества великий пророчественный смысл – залог всемирного соединения христианства:

«Важнее всего, конечно, стоит вопрос об основной болезни всего христианского мира, о разделении между восточной и западной Церковью, которое не может не вызывать непрестанной боли в христианском сердце. В европейской, а вместе и русской трагедии, развертывающейся перед нашими глазами, не осуществляется ли ныне зло, которое было посеяно тысячу лет назад, в те недобрые дни, когда назревала последняя распря константинопольского и римского престолов? И если Провидению угодно, чтобы настал, наконец, исторический час, когда ощутится близость чуда – нового мира по всей Вселенской церкви, то мы должны быть готовы, чресла наши препоясаны и светильники горящи. Вот какие всемирно-исторические перспективы открываются с той вершины, на которой мы ныне находимся, вот какие думы навевает день торжественного настолования святейшего патриарха всея Руси. В таком смысле приемлем мы совершающееся торжество».

Отец Сергий Булгаков, связывая надежду на воссоединение христианской Церкви с установлением патриаршества, исходит из того, что главное препятствие к такому единству – вопрос о власти первого епископа или первоиерарха Церкви: более конкретно, вопрос о власти папы римского. Он, видимо, полагал, что само признание принципа первосвятительства открывает перед Русской церковью возможность в той или иной форме пойти на признание папского примата – идея, которую в свое время энергично проповедывал Владимир Соловьев.

Действительно, первенство римского первосвятителя среди предстоятелей других Церквей никогда не оспаривалось Православной церковью – речь шла лишь об объеме власти и прав папы римского по отношению к другим патриархам. Но в этом ли глубинная причина разделения восточного и западного христианства? Мы полагаем, что это не так: основная причина разделения носит характер религиозно-антропологический – разное решение вопроса о путях развития человеческой личности, о соотношении человеческой и Божественной воли. В связи с этим вопрос о примате папы или вопрос о соединении в его лице двух властей: духовной и светской – представляет собой значительно меньше препятствий к объединению, чем, например, отвержение католическим богословием учения Григория Паламы о божественных энергиях. Здесь речь идет не только о двух типах богословия, но о двух принципиально отличающихся типах духовной практики, из которой то или иное богословие вырастает. Для восточноправославного верующего, независимо от того, знаком ли он с богословским учением паламизма, переживание божественной благодати как потока нетварной энергии – неотъемлемая часть религиозного опыта. Для западного же христианина, католика или протестанта, это переживание, в основном, чуждо, при всем богатстве субъективных духовно-психологических состояний. При таком различии сама цель религиозной жизни – характер и способ соединения человека с Богом – у восточных и западных христиан существенно различаются. Именно в этой сфере следует в первую очередь искать взаимопонимания, прочее же приложится – такова, во всяком случае, наша надежда. Еще раз выскажем предположение, что ускоренное, но негармоничное развитие личности в западнохристианском мире достигнуто в значительной мере за счет частичной эмансипации от Бога; в мире же восточно-христианском личность отстает в развитии, но сохранила волю и потенцию к развитию вместе с Богом, к синергетическому развитию. Эти проблемы имеют самое прямое отношение к судьбам Русской церкви в ХХ веке, ибо главная задача, которая, очевидно, поставлена перед ней в нашу эпоху, – возрождение исконной традиции синергизма.

Свидетели единодушно утверждают, что решение вопроса о принятии патриаршества было ускорено теми великими потрясениями государственной и духовной жизни России, которые происходили в период деятельности Поместного собора.

«В начале октября, – вспоминает митрополит Евлогий, – стали приходить вести из Петербурга одна другой ужаснее, одна другой тревожнее… Временное правительство доживало свои последние дни. Учредительное собрание казалось исходом из безвыходного положения, но созыв его отсрочивали. Русская жизнь разваливалась и надвигался хаос…

В эти ужасные, кровавые дни в соборе произошла большая перемена. Мелкие человеческие страсти стихли, враждебные пререкания смолкли, отчужденность сгладилась. В сознание собора стал входить образ патриарха, печальника, заступника и водителя Русской церкви. На будущего избранника стали смотреть с надеждой. Настроение поднялось. Собор, поначалу напоминавший парламент, начал преображаться в подлинный церковный собор: в органическое церковное целое, объединенное одним волеустремлением – ко благу Церкви. Дух Божий повеял над собранием, всех утешая, всех примиряя…»

30 октября Собор принял решение о восстановлении патриаршества и о порядке избрания патриарха: путем голосования должны были быть избраны три кандидата, получившие наибольшее число голосов, а затем из их числа предстояло путем жребия избрать патриарха. Состоявшееся в тот же день голосование выделило трех кандидатов: митрополита Антония (Храповицкого), архиепископа Кирилла (Смирнова) и митрополита Тихона (Белавина), – однако ввиду отсутствия кворума голосование было признано недействительным. На следующий день тремя первыми кандидатами оказались: митрополит Антоний – 159 голосов; архиепископ Арсений (Стадницкий) – 148; митрополит Тихон – 125. Достойно удивления и само решение об избрании путем жребия, и состав кандидатов, из числа которых Божий Промысел должен был указать достойного избранника. Антоний впоследствии стал главой «белогвардейской», антибольшевистской Церкви; Арсений все время склонялся к чрезмерному компромиссу с «красными»; патриархом же стал Тихон…

4 ноября Собор принял следующие общие положения о высшем управлении Православной российской церкви:

«1. В Православной российской церкви высшая власть – законодательная, административная, судебная и контролирующая – принадлежит Поместному собору, периодически в определенные сроки созываемому, в составе епископов, клириков и мирян.