Железный канцлер Древнего Египта - Вера Крыжановская-Рочестер Страница 29

Наконец, Апопи встал; презрительным, глумливым взглядом окинул он толпу, особливо своих врагов-жрецов, которых случай давал ему теперь возможность унизить так, как он никогда и не воображал.

– Велик и славен Бог, тебя вдохновивший, и мудр совет, им данный и твоими устами открывший мне опасность, грозящую моему народу. В годы изобилия, конечно, надо подумать о неурожае и озаботиться, чтобы народу хватило хлеба; ведь бедствие и голод – плохие советники и делают толпу слепой и чересчур податливой на разные безумства. – Он снова пристально взглянул на жрецов и продолжал: – Но где же найду я человека мудрого, искусного и энергичного, который смог бы завершить столь важное и сложное дело? В только что минувшие дни печали не нашлось никого облегчить мою душу от удручавшей ее тоски и освежить изменившую мне память; одному тебе твой Бог открыл мои мысли. Кто же более тебя исполнен божественного духа? Тебя избираю я повелевать в доме моем. Отныне я возвожу тебя в звание Адона всей земли Кеми; после меня ты будешь первым, и все, от первого и до последнего в стране сей, будут тебе повиноваться, как мне самому, дабы ты мог заботиться о благосостоянии моего народа. Да будет с тобою Бог твой, разверзший перед тобою завесу будущего, и да направит он стопы твои. Теперь приблизься.

Иосэф подошел и стал на колени у подножия трона; он был бледен от волнения; трепет счастья и гордости пробежал по всему его телу, когда Апопи снял с своего пальца кольцо и отдал ему; затем расстегнул свое ожерелье и надел ему на шею.

Шепот изумления, подобный отдаленному раскату грома, пробежал по рядам; особенно жрецы не могли прийти в себя от негодования. Этот никому не известный человек – этот раб, отпрыск чужеземной и презираемой расы, – вдруг прихотью «Шасу» вознесен над ними и стал их повелителем. Обида была кровная, мщение утонченное. Потифару так казалось, что перед ним разверзлась пропасть. Как жестоко мог отомстить ему и Ранофрит этот злой и фальшивый человек, облеченный теперь безграничной властью!

Не обращая внимания на то, какие чувства могло возбудить это решение в сердцах его египетских поданных, Апопи удалился во внутренние покои, приказав поместить пока Иосэфа во дворце.

Толпа стала расходиться. Весть о необычайном событии мигом облетала столицу. Улицы и площади были запружены народом и личность нового Адона, бывшего раба Потифара, понятно, служила предметом жарких пересудов взволнованной толпы; а новые известия, поминутно долетавшие из дворца, еще более давали пищи для разговоров и подстрекали любопытство. Так, например, стало известно, что фараон подарил Иосэфу великолепный дворец, расположенный в одном из лучших кварталов Мемфиса, со всеми заключавшимися в нем сокровищами и многочисленным штатом прислуги, и что на следующий день новый Адон на царской колеснице, в предшествовании скороходов, окруженный многочисленной и блестящей свитой, – согласно его новому высокому положению, – будет торжественно перевезен в новый дворец.

Как бы ни были разнообразны чувства толпы, пробужденные в ней возвышением Иосэфа, можно было заранее предсказать, что блестящая церемония, предстоявшая назавтра, вызовет еще большее скопление жадного на зрелища народа.

Но ни на кого возвышение Иосэфа не произвело такого глубокого потрясающего впечатления, как на Потифара; злой, возмущенный, вернулся он из дворца и рассказал жене все, что случилось. Ранофрит чуть не лишилась чувств, узнав, что их бывший раб, который возбудил в ней когда-то преступную, хотя и мимолетную страсть и которого теперь она презирала от всей души, стал князем и правителем Египта. Смутное предчувствие чего-то недоброго сжало ей сердце. Глубоко расстроенная, она ушла в свои покои, а Потифар, как лев в клетке, шагавший по комнате, остался один, стараясь собраться с мыслями.

В течение безоблачного счастья последних лет у Ранофрит родилось два сына, – их радость и надежда, которым она всецело посвятила себя, и материнский страх за их судьбу, навеянный на нее последними событиями, был вполне понятен. Чтобы погубить их всех, в отмщение за тот публичный позор, которому был подвергнут Иосэф по ее же наущению, – он, казалось, был на все способен. Она разразилась рыданиями и горько пожалела теперь о своем неуместном заступничестве перед мужем: будь он изувечен и сослан в отдаленное имение, он не был бы Адоном Египта!

Пережитое в течение дня волнение так сильно подействовало на Потифара, что к вечеру он почувствовал себя нездоровым, и хотя болезнь ничего серьезного не представляла, но он решил, под предлогом ее, избавиться от необходимости присутствовать на завтрашнем представлении новому правителю.

VII

Согласно приказанию Апопи, один из придворных провел Иосэфа в отведенную для него роскошную палату, почтительно осведомившись об обеде, от которого Иосэф отказался, спросив питья, ибо пережитое волнение высушило ему горло. Тот же придворный доложил, что после заката солнца фараон потребует его к себе. Распорядившись приготовить себе одеяние, более соответствующее его положению, Иосэф приказал доложить, когда настанет время одеваться для аудиенции.

Оставшись один, он бросился на ложе и попытался привести в порядок свои мысли. Все пережитое им в течение дня потрясло и опьянило его. Чувство полного удовлетворения, радость видеть исполнившимся чудное предсказание Шебны сперва исключительно овладели его душой; но мысль о предстоящем свидании с фараоном вскоре заслонила собой волновавшие его чувства. Он понимал, что от этого первого свидания, первого впечатления, которое он произведет на своего повелителя, – человека болезненного, капризного и раздражительного, – зависит вся его судьба.

Чтобы удержаться на недосягаемой высоте, которой достиг, – Иосэф должен доказать Апопи, что далеко не простого волхва облек он своим доверием, а что в его лице судьба посылает фараону действительно просвещенного, энергичного и искусного советника, способного прибрать к рукам строптивую касту, вечно грозившую Апопи опасностью.

И в самом деле, Иосэф был гораздо более в курсе политических дел и интриг, чем можно было подозревать. Недаром в продолжение стольких лет все государственные преступники, все заговорщики проходили через его руки; какие откровенные речи, сколько предположений достигало ушей скромного раба-надзирателя, которого никто не остерегался! А тот все замечал, во все вникал и своим тонким, наблюдательным умом составил себе, с одной стороны, весьма близкую к истине картину общего положения дел, а с другой – план мероприятий, необходимых для подавления всякой новой попытки освободительного восстания в Египте. Чтобы сразу завоевать себе доверие фараона, заставить понять, что Адон на высоте своего положения, Иосэф должен был изложить ему все это. В лихорадочном волнении он встал и зашагал взад и вперед по комнате, стараясь угадать, с какой целью призывает его фараон и что он скажет ему.

Апопи сидел, задумавшись, один в своей рабочей палате, облокотившись на стол, заваленный табличками и свитками папирусов. Свет многих ламп с благовонными маслами и факелов в бронзовых подсвечниках ярко освещал бледное лицо и ввалившиеся глаза царя, который, видимо, был болен и утомлен. Когда вошел Иосэф, Апопи испытующим взглядом окинул этого неизвестного ему человека, выдвинутого им из толпы на пост первого советника, и долго смотрел на него. А Иосэф, приветствовав по этикету фараона и облобызав землю, встал по знаку Апопи и остался стоять, уверенно смотря ему в глаза и почтительно ожидая, чтобы тот первый заговорил с ним. Он достиг теперь 30 лет, и его редкая красота достигла своего расцвета; высокая, стройная фигура без ущерба для грации и ловкости вполне возмужала; правильные черты лица были закончены и дышали твердой волей; в больших карих, с зеленоватым оттенком глазах горел огонь высокого ума; богатый костюм, который он свободно носил, как человек, от роду не знавший иного, еще более выгодно оттенял его красоту. Потухший взгляд Апопи заметно оживал, по мере того как он рассматривал Иосэфа.