Елизавета Петровна - Николай Павленко Страница 29

12 октября: «Императрица и голштинский двор, можно сказать, сами подготавливают» почву для брожения в обществе: «первая тем, что почти вовсе не занимается государственными делами, предается исключительно удовольствиям и навлекает на себя презрение и ненависть, предоставляя всю власть великому канцлеру и генерал-прокурору; а последний тем, что пренебрегает народом и оказывает явное пристрастие к Франции, которую народ считает своим злейшим и опаснейшим врагом».

29 октября: «Императрица обнаруживает так мало внимания знать о делах, что нередко проходят целые недели, прежде чем она удосужится выслушать самый короткий доклад или подписать свое имя; нет ни одного дела, даже важнейшего, которое она не отложила ради какого-нибудь пустого препровождения времени… Однако у императрицы такой нрав, что часто случается то, чего меньше всего можно было ожидать, а многие поступки ее не вполне согласованны».

5 ноября: даже Лесток, едва ли не самый близкий человек к императрице в это время, жаловался Пецольду, что «императрица смотрит на свое правление как на машину, которая движется сама собою».

17 ноября: Пецольд передает в депеше жалобу Бестужева на то, что ему большею частью не удается делать доклады и, прождав несколько часов с важнейшими донесениями в передней, он обыкновенно получает от императрицы повеление «придти в другой раз».

31 мая 1743 года: «По своему темпераменту она так увлекается удовольствиями, что о правительственных делах не может слышать без скуки, и потому по самым неотложным делам министрам приходится являться к ней по несколько раз».

Обобщая наблюдения, Пецольд писал в том же 1743 году: «Двор и правление Российской империи находятся в самом плачевном состоянии. Правители вместе с императрицей ночь превращают в день, а день в ночь; время убивают в прогулках, комедиях, маскарадах, балах, катаньях и тому подобных развлечениях. Не желая, чтобы что-нибудь мешало проводить время так, как ей вздумается, государыня терпеть не может государственных дел, удаляется от них или рассматривает чрезвычайно небрежно и зачастую, в досаде, что ей мешают, назначает приговоры с ужаснейшей строгостью». Последние слова, казалось бы, не стыкуются с милосердием императрицы и могут вызвать сомнения в достоверности показаний Пецольда. Однако сомнения исчезнут, если учесть характер императрицы, ее импульсивность, высокую степень эмоциональности, когда она в порыве гнева или добродушия совершала поступки, противоречившие здравому смыслу.

На первый взгляд создается впечатление, что Пецольд толчет в ступе воду, извещая свой двор об отношении к делам Елизаветы Петровны.

Однако, вчитываясь в депеши, можно обнаружить в каждой из них наряду с повторениями новые штрихи, дополняющие наши представления об отношении Елизаветы к правительственной деятельности, и детали, создающие впечатление, будто сам читатель оказался в передней императрицы и наблюдает, как министры, досадуя на впустую проведенные часы, в ожидании, когда Елизавете Петровне приведут в порядок волосы, или заменят одно платье другим, или она дослушает очередную байку придворной дамы, ни с чем отправятся в Сенат или коллегию.

Отзывы послов об императрице находились в прямой зависимости от отношения к России двора, который представлял посол, от задач, поставленных перед ним, о готовности русского двора идти навстречу пожеланиям послов и т. д. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Шетарди, Далион, Пецольд не жалели красок, чтобы изобразить русскую императрицу в неприглядном виде.

Отклики английских дипломатов о стране, с которой Англия находилась в союзе, более корректны, иногда даже хвалебны, но и в них нет-нет да и промелькнет критика поведения императрицы. Один из министров английского двора, лорд Гиндфорд, в депеше от 15 декабря 1747 года назвал Елизавету Петровну «великой императрицей» — депеша была отправлена обычной почтой и предназначена для глаз и ушей чиновников Коллегии иностранных дел. Эта оценка противоречит суждению, высказанному в депеше, отправленной тремя месяцами раньше — в сентябре того же года, — в которой осторожный дипломат высказал не собственное мнение, а жалобу канцлера, пребывавшего в скверном настроении оттого, что «трудно заставить императрицу заниматься делами или изменить раз принятое решение».

Надежды на то, что отношение императрицы к своим обязанностям изменится, оказались тщетными — свидетельства современников единодушны в том, что Елизавета Петровна чем дальше, тем больше отдавалась удовольствиям и развлечениям: балы сменялись маскарадами, маскарады — спектаклями, спектакли — разного рода празднествами, к которым она готовилась с таким же усердием и тщательностью, как опытный полководец к генеральному сражению. Именно о таких мелких праздниках сообщал в Лондон Гиндфорд 7 ноября 1747 года: «Всю последнюю неделю императрица была так занята выдачей замуж своих фрейлин, что никаких дел не делала, кроме дамских; а на следующей неделе при дворе предстоит еще две свадьбы, обещаемые быть пышными, на которых появится известный Лесток».

Худ. Аргунов Иван Петрович Портрет императрицы Елизаветы Петровны. Сер. XVIII в.

Холст, масло. Музей-усадьба «Останкино», Москва

Изобретательность императрицы относительно увеселений не знала пределов. Приведем сведения лишь за ноябрь 1744 года:

1 ноября — смотрели французскую комедию

4 ноября — куртаг

7 ноября — французская комедия

11 ноября — куртаг

13 ноября — маскарад

15 ноября — маскарад

19 ноября — итальянская комедия

21 ноября — банкет офицеров Семеновского полка

22 ноября — маскарад

24 ноября — День тезоименитства императрицы

25 ноября — День восшествия на престол

27 ноября — французская комедия

28 ноября — маскарад

30 ноября — французская комедия и день Андрея Первозванного

Как видим, вечерние часы половины дней ноября посвящались увеселениям, а дневные, когда императрица освобождалась ото сна, многие часы употреблялись для подготовки к ним: подбор платьев и украшений, сооружение сложных причесок, макияж и т. п. Поэтому нет ничего удивительного в том, что у императрицы не оставалось времени для дел.

Перечень увеселений и их последовательность свидетельствуют о том, что в ноябре 1744 года еще отсутствовало их упорядоченное чередование, то есть указание, какой день недели отводился для маскарада, а какой — для бала. Это упущение было устранено, как отмечено в камер-фурьерском журнале за 1747 год, повелением императрицы «в каждую продолжавшуюся неделю по нижеследующим дням быть, а именно:

по воскресеньям — куртагам

по понедельникам — интермедиям итальянским