Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний - Анатолий Манаков Страница 29

Судя по траектории развития российской преступности за весь минувший век, пик ее – по числу убийств, вооруженных разбоев и краж – пришелся на… 1913 год. Многие социально-экономические факторы служили в ту пору причинами уголовного беспредела. В первую очередь крайнее раздражение ста миллионов крестьян: земля разошлась в основном по купчикам, которые на ней не жили и не работали, но наживали деньги на лихом закладном проценте.

С началом германской войны положение еще больше усугубилось. Все чаще слышен «посвист разбойный» в лесах, вспыхивают «ссоры и кровавые драки в страшных, как сны, кабаках». С фронта в города бегут дезертиры, прихватив офицерские наганы. В городах массовая безработица, недоедание, хозяйственные связи порушены, власти и полиция деморализованы. Гнев черносотенцев из поддерживаемого церковными иерархами Союза русского народа выливается в погромы не только евреев, но и немцев, особенно в начале войны.

И никакое имперское православие, воздающее кесарю Божие, не в состоянии сдержать буйства хулиганов на улице, по которым даже днем женщине пройти небезопасно. Не столько оттого, что питали мужики вражду к немцам, евреям и женщинам, сколько из-за разогретого алкогольными парами стремления снять накопленное напряжение посредством своего безнаказанного властвования над чужой жизнью. И происходит все это на фоне разнузданных гульбищ ухарей-купцов на тройках с бубенцами да по ресторациям с дамами веселого поведения. Острая обида и озлобление снова, какой уж раз, глубоко и больно врезаются в сознание народа.

В 1917 году разгул преступности и дикого своеволия продолжался. Лидеры Февральской революции были бессильны остановить волну убийств, грабежей, поджогов. Взявшие упавшую им в руки власть большевики решились на принятие чрезвычайных мер. 4 мая 1918 года принят Декрет о ревтрибуналах, где в один раздел попали погромы, взяточничество, подлоги, хулиганство и… шпионаж. Чуть позднее шайки хулиганов приравняли к бандитским, поскольку они тоже действовали по сговору. Отсюда последовали и более суровые наказания.

В годы Гражданской войны своим оголтелым самоуправством вряд ли отличались разительно красные от белых, зеленые от анархистов. Восприятие же простым народом жестокости и своеволия «людей с ружьем» балансировало где-то на грани: Христос, мол, терпел и нам велел.

Уголовная преступность в Советском Союзе постоянно снижалась и, пройдя через некоторый всплеск после Великой Отечественной, достигла в 1956 году самой низкой отметки за весь XX век. Никуда не деть и того факта, что за период с 1930 по 1953 годы за «политические преступления» осуждены около трех миллионов человек, не считая жертв внесудебных преследований. 30-е годы отмечены и массовым психозом охоты на вредителей. Любой сбой в промышленном производстве относили именно на их счет. Нередко обнаруживали и настоящих вредителей.

При Хрущеве под статью о хулиганстве подпасть было столь же легко, как и под диагноз «вялотекущая шизофрения» в годы брежневского «застоя». Это как раз то время, когда под действием сивушных паров на психику «творческих работников» в сочиненных ими песнях стал появляться романтизированный образ преступника, вызывавшего у публики если не симпатию, то сочувствие.

Двойной стандарт морали и уголовной ответственности для простых граждан и для номенклатуры упорно подтачивали у людей веру в справедливость самого общественно-политического строя. Да так глубоко, что в один прекрасный день рухнула вся система, уступив место новой – вроде бы более демократической, но с явным уклоном к криминальному беспределу.

К середине 90-х годов уровень преступности в России возрос вдвое, по сравнению с десятилетней давностью, по таким ее видам, как разбойные нападения, грабежи, уличные и квартирные кражи, хищения в особо крупных размерах. В начале XXI века на территории Российской Федерации совершалось уже на десять тысяч убийств в год больше, чем во всем Советском Союзе. На фоне общеевропейских показателей за Россией складывалось четырехкратное «опережение», если не большее.

* * *

Идеологические основы баскского национал-сепаратизма заложил в конце XIX века писатель Сабино Арана. Полвека спустя на эти основы стал опираться терроризм местной выделки.

«Мой патриотизм не вызван мотивами природы человеческой и не направлен на достижение материальных ценностей, – разъяснял Арана. – Мой патриотизм опирается на любовь к Богу. Я ставлю перед собой цель привести к Нему моих собратьев по расе, составляющих великую семью моего баскского народа».

Другими словами, основатель Баскской националистической партии возводил свою «расу» в ранг Вседержителя, никак не меньше. Фанатичный католик дошел даже до того, что публично заявил: «Если мой народ станет отказываться от своей католической сути, я отрекусь от него. Без Бога нам ничего не надо. Здесь у нас в Стране Басков, чтобы любить Бога, надо быть патриотом, а чтобы быть патриотом, надо любить Бога».

Рьяными последователями и главными пропагандистами его националистического мировоззрения стали баскские священники. Без всякого стеснения они утверждали, будто Адам и Ева были басками, а рай земной, куда их поместил Создатель, находился на территории Страны Басков, чей язык происходит от Ноя, оставленного в живых после Всемирного потопа. Каждый раз не преминули и подчеркнуть, что основное ядро монахов-миссионеров, отправившихся в Новый Свет обращать аборигенов в христианство, состояло из басков, а основателем Ордена иезуитов, занимавшегося миссионерством повсюду в мире, был тоже баск Игнатий Лойола. Во второй половине XX века они уже умалчивали о том, что монах из Ордена капуцинов Эустакио Мендзибаль первым возглавил военный аппарат террористической организации ЭТА, где особой жестокостью к жертвам ее террора отличался его собрат по Ордену Фернандо Арбуруа.

Во время гражданской войны 1936–1939 годов большинство басков поддерживало республиканское правительство в Мадриде: оно предоставило их провинции статус автономии внутри испанского государства. В свою очередь, Франко в долгу не остался и обрушил на них кровавые репрессии. Как следствие и этих преследований появилась в конце 60-х та самая подпольная военная организация националистов Эускади та Аскатасуна (ЭТА). Костяк ее, кстати говоря, опирался на духовенство в немалой степени: инициаторами создания были семинаристы и монахи, они же разрабатывали в монастыре Аранзазу первые «акты возмездия». Именно там за высокими заборами среди них вынашивалась идеологическая платформа терроризма и на одном из «постоянных собраний» в 1968 году возникло и ядро самой ЭТА.

В Стране Басков монастыри традиционно служили цитаделями сепаратизма. Почему националистическая идеология ЭТА, окрашенная поначалу в тона левого радикализма, пыталась подменить собой религию и Бога в сознании басков? Надо было найти иммунитет для исполнителей террористических актов, предохранить их от чувства вины и моральной ответственности за убийства. Вместо гражданских свобод этнический радикализм экстремистского толка взял на вооружение «священную агрессивность».

Идеологическая доктрина Баскской националистической партии была насквозь пропитана национализмом, католицизмом, расизмом и ксенофобией. Ныне партия вынуждена лавировать между сепаратизмом и автономией. В Стране Басков до сих пор остается и довольно серьезная оппозиция сепаратизму, которая служит объектом постоянных угроз со стороны террористов ЭТА.