Фаина Раневская. Психоанализ эпатажной домомучительницы - Элла Вашкевич Страница 29

— А ты уверен, что Павла Вульф стала этой самой идеальной матерью? — уточнил Бес. — Вдруг тоже что-то вроде старшей сестры или даже просто покровительницы таланта. Учительница. Любимая учительница, не спорю, но все же не мать.

— А вот, послушай… — Психолог открыл книгу. — Вот она писала ей в 1958 году: «Дорогая моя мамуля! У меня было впечатление от сегодняшней репетиции как от чего-то безнадежно и непоправимо кошмарного…» — классическое письмо любящей дочери маме. Или вот, в 1960 году: «Мамочка, золотиночка, нет под рукой бумаги, поэтому пишу на Ванечке (открытка с изображением Ван Клиберна. — Прим. авт. ). Все мои мысли, вся душа с тобой, а телом буду к 1 июля…» И еще интересное: «…Не сплю ночи, целые ночи не сплю. Тоскую смертно по Павле Леонтьевне. Если бы я писала что-то вроде воспоминаний, была бы горестная книжка. В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части. В жизни меня любила только П.Л. П.Л. скончалась в муках. А я все еще мучаюсь, как в аду».

— Да, ты прав, — согласился Бес. Он уже ополовинил кофейную банку и ощущал приятную расслабленность. — Она нашла себе идеальную мать, о которой мечтала.

— А также сестру и брата, то есть полный семейный набор, — заметил Психолог.

— Не полный! — Бес наставительно задрал палец. Острый коготь был испачкан кофе. — А где же папа?

— Станиславский! — не задумываясь, ответил Психолог. — Это идеальный отец, о котором она мечтала всю жизнь, как об идеальной матери.

— Но они ведь даже не были знакомы! — поразился Бес. — Ну, одна мимолетная встреча, да и то на бегу. У Станиславского таких встреч наверняка было множество, поклонницы его осаждали.

— А у нее — единственная, — парировал Психолог. — И он стал для нее отцом. Мало ли что она его совсем не знала. Это ведь и не обязательно. Тут та же ситуация, что и с детьми, чьи родители умерли, когда дети были еще маленькими. Эти дети не помнят родителей, но рассматривают их фотографии и воображают какие-то идеальные семейные отношения. Вроде того: если бы папа был жив, он бы научил меня драться и играть в футбол… И Раневская так же примерялась к Станиславскому, отведя ему в своей «семейной системе» место отца.

— А другие режиссеры не годились? — поинтересовался Бес.

— О! Это — отдельная история! — засмеялся Психолог. — Она ведь на остальных режиссеров перенесла свое отношение к настоящему отцу. Помнишь, каким она представляла господина Фельдмана?

— Самое главное, что она знала о своем отце: он ее не любит, — сказал Бес. — Остальное уже было вторичным. Если бы она думала, что он ее любит, то простила бы ему все что угодно, даже нос на макушке.

— В общем да, — кивнул Психолог. — Значит, не любит, а в дополнение к этому еще и авторитарный, жестокий, не умеет слушать, часто бывает неправ, крайне прагматичен, думает только о деньгах.

— Малоаппетитный портретик, — заметил Бес.

— Ну да, куда господину Фельдману до кофе, — усмехнулся Психолог, выразительно глядя на почти пустую кофейную банку. — Только не забывай, что портрет пристрастный и художник был склонен пользоваться исключительно черной краской, слегка разбавляя ее серой.

— Учту, — пообещал Бес и вновь запустил палец в кофе.

— А теперь подумай, какими неаппетитными представлялись ей режиссеры, если она наделяла их чертами своего отца, — вздохнул Психолог. — Не удивительно, что она с ними постоянно воевала.

— А как же утверждения о том, что режиссеры сами во всем виноваты? Они не понимают ее стремлений, не учитывают ее мнение и так далее? — поинтересовался Бес.

— Слышал я такую историю, — начал рассказывать Психолог. — Участников поименно не помню, но суть такова: репетировали пьесу, и режиссер, боясь обидеть Раневскую, все свои пожелания высказывал в исключительно вежливом тоне. Например: «Фаина Георгиевна, не будете ли вы любезны сделать шажок вправо. Но если вы считаете, что там вам стоять неудобно, то можно шажка и не делать…» В общем, облизывал как мог. А вечером Раневская позвонила подруге и спросила: «Ты тоже считаешь, что я плохо играю?» Та, разумеется, поспешила заверить: «Ну что вы, Фаиночка! Вы играете великолепно, как всегда!» И Раневская на это, чуть не плача в трубку, сказала: «Но как же я могу работать с режиссером, который считает, что я говно?»

— Ничего себе! — воскликнул пораженный Бес. — И это все из-за того, что он вежливо пытался донести до нее какую-то свою мысль?

— Вот именно, — кивнул Психолог. — Все дело в том, что она изначально настроена враждебно, и любое пожелание, любые слова режиссера воспринимались как личное оскорбление. Более того, сомнительно, чтобы она слышала, что ей говорят. Это как испорченный телефон: говорят одно, а слышится-то другое.

— Ага, — Бес потер ладони. — Как в той истории. Мужчина присаживается на скамейку, на которой уже сидит одинокая дама. При этом говорит: «Рыбонька, подвинься». Дама освобождает место и думает: «Рыба — значит щука. Щука — значит зубы. Зубы — значит собака…». И уже во весь голос, со слезами: «Това-ааарищи! Он меня сукой обозвал!!!»

— Именно! Тот же принцип. Можешь представить, как с ней мучились режиссеры, — Психолог печально покачал головой. — Но беда в том, что она тоже мучилась. Ведь она была искренне уверена, что каждое обращение «рыбонька» означает «сука». Понимаешь, ведь она ставила режиссеров в позицию Преследователя и, конечно же, сама тут же становилась Жертвой. Все тот же пресловутый Треугольник Судьбы.

— Настоящий кошмар, — согласился Бес. — Как вообще можно было работать в таких условиях?

— Но в других условиях она бы работать не смогла. Отказалась же она от роли миссис Сэвидж! [19]А ведь спектакль имел грандиозный успех! И за роль эту пришлось побороться. И все шло великолепно, но уже через год Раневская начала скандал. В августе 1967 года потребовала от руководства театра восстановить спектакль в первом составе, провести несколько репетиций с Варпаховским [20], угрожала, что если требования не выполнят, то она уйдет из спектакля. Требования были приняты, и она протянула в «Странной миссис Сэвидж» еще два года. Но все время была чем-то недовольна. И в конце концов отказалась от роли! А ведь эту роль называют одним из самых главных ее театральных успехов!

Ей был необходимо отец, которому она всю жизнь хотела доказать его неправоту. И если режиссеры не давали необходимой обратной реакции на ее выпады, она просто терялась, а затем эту реакцию воображала. Вот как в том случае, что я тебе рассказал, — Психолог покачал головой. — Зато теперь я понимаю, почему она столько лет проработала с Завадским, хотя у них был постоянный конфликт, доходящий до скандалов. Просто он выдавал столь необходимую ей «отцовскую» реакцию: постоянно твердил, что она делает что-то не так, не то, неправа и так далее. И она ругалась с ним так, как мечтала бы ругаться с настоящим отцом, да только не имела возможности.