Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов Страница 29

Наступил очередной крутой поворот в моей жизни.

Пересыльный пункт занимал помещение какого-то духовного назначения, возможно, в былые времена здесь была мечеть. Два длинных зала со сводчатыми высокими потолками были загромождены трехэтажными нарами, между которыми оставался такой узкий проход, что при команде «Подъем!» все население нар не могло в нем разместиться. Да и на нарах было так тесно, что я предпочел спать на доске, перекинутой через проход между нарами. Естественно, «дух» стоял такой, что, как говорится, топор повиснет. Все, находившиеся на призывном пункте, состояли из двух основных категорий.

Первая, наиболее организованная, легко и сознательно реагирующая на команды, представляла солдат, отбывших курс лечения в госпиталях и признанных годными к продолжению дальнейшей службы. Эти долго не задерживались, вскоре из них комплектовались маршевые роты, и, получив новое обмундирование, каски, лопатки, котелки, винтовки, противогазы и подсумки, они строем уходили на вокзал.

Большинство, составлявшее вторую часть контингента, — мобилизованные по очередному призыву, главным образом из сельских районов Татарии. Обутые в лапти, надетые на длиннющие онучи, с огромными «сидорами», они казались ужасно бестолковыми. Многие из них плохо говорили по-русски, совсем не понимали команд. Целыми днями молча сидели они на своих местах на нарах, часто распаковывая свои «сидора» и принимаясь за еду (лепешки, сыр и вяленое мясо или сушеная рыба), чем возбуждали зависть и болезненное ощущение голода у остальных. Их иногда вызывали на площадь, где проходили построения, окриками и толчками пытались сформировать некоторое подобие строя и тоже отправляли на погрузку в вагоны для следования в запасные полки, где им предстояло обучаться военному делу. Обмундирования они не получали.

Недели через две-три настала и моя очередь. В числе небольшой команды, составленной из студентов, десятиклассников, закончивших школы, учителей, библиотекарей, нас построили, выдали сухой паек и отправили на вокзал, не говоря о том, куда нас направляют.

Кстати, получать сухой паек было намного выгодней, чем питаться в солдатской столовой, где значительная часть продуктов ухолила «налево» и поглощалась вечно голодным нарядом по кухне.

Итак, маршевая команда пересыльного пункта Казани, направляемая в военное училище (куда и в какое — нам не сообщили), размещена в двух теплушках, прицепленных к эшелону, движущемуся на запад.

Возглавлял команду бравый старшина-нестроевик с потешной фамилией Капусто, еще не получивший новую военную форму с погонами и носивший в петлицах четыре треугольника. Он успел уже изрядно повоевать, о чем свидетельствовали три нашивки за ранения и медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Он постоянно держал при себе полевую сумку с нашими документами, не расставаясь с ней, даже отправляясь выполнять естественные надобности.

Перед посадкой в вагоны он, построив нашу команду, после обычной переклички рапортовал какому-то политработнику штаба о том, что команда готова к посадке в вагоны. Тот произнес речь, которая помимо обычных в те времена штампов («Родина, партия, правительство и сам товарищ Сталин проявляют к вам особое доверие…») содержала требования к дисциплине во время следования до пункта назначения, наименование которого нам знать не следует. На остановках ни в коем случае не отлучаться от вагонов далее зоны видимости и слышимости. Отставший от поезда будет считаться дезертиром со всеми последствиями.

Несмотря на категорическое запрещение далеко отлучаться от наших вагонов (без документов нас могут задержать комендантские патрули даже в пределах станции и, чего доброго, посчитать дезертирами), отлучаться все же приходилось: ведь туалетов-то в наших теплушках не было!

Не знаю, по какому правилу и кем определялась очередность прохождения составов через железнодорожные станции, но наш эшелон в этой очередности, вероятно, занимал одно из последних мест. На каждой станции нас загоняли на какие-то запасные пути, а на разъездах мимо нас проносились идущие в том же направлении поезда с военными грузами.

В первый же день пути почувствовал недостаток своей экипировки: отсутствие котелка. Ведь гречневая каша-концентрат — это окаменевший брикет, который, как сказано на упаковке, необходимо варить 10–15 минут. Ложкой я обзавелся еще в Казани, а вот о котелке не подумал. Первый день еще обходился «сухомяткой» (хлеб, сало, колбаса, селедка), а наутро сварил себе на костерке кашу в котелке, взятом напрокат у одного из спутников, и съел в один присест: отложить часть для последующего употребления было не во что. Это был первый урок приобщения к солдатскому быту: жизненно необходимо иметь при себе ложку, котелок и малую саперную лопатку. Вышел из положения, совершив неблаговидный поступок, авось простится он мне за истечением срока давности…

В зале ожидания какой-то небольшой станции увидел бак с питьевой водой, к которому на цепочке была прикреплена большая жестяная кружка. Удалось незаметно для окружающих разжать звено цепочки и этот сосуд похитить. До конца пути эта кружка мне служила и котелком, и по своему основному назначению.

В пути и на остановках коротали время, греясь у бочки-печки, в разговорах, темами которых были рассказы о недавнем мирном быте и последовавших военных испытаниях.

Большинство моих спутников были горожане — жители Казани и эвакуированные из разных городов, оккупированных германскими войсками. Обсуждалась и предстоящая нам учеба в военном училище, и последующая служба в качестве командиров — младших лейтенантов Красной армии. Меня особенно волновал вопрос о том, как будут складываться отношения между нами — безусыми мальчишками 18–19 лет и рядовыми и младшими командирами, большая часть которых намного нас старше.