Пилигрим - Тимоти Финдли Страница 29

Юнг откинулся назад и положил вилку с ножом на стол. Он не смел поднять взгляд. То, что она сказала, звучало как эхо его собственных слов о графине Блавинской: «От Луны излечить невозможно».

Он посмотрел вниз, на скатерть и свои пустые руки.

— Помогите ему! — сказала леди Куотермэн. — Это все, о чем я прошу. Помогите ему преодолеть отвращение к жизни. Нет, даже не отвращение. Сделайте так, чтобы у него хватило сил продолжать. Помогите ему выжить… Выжить, доктор Юнг! Больше я ни о чем не прошу. Дайте ему хотя бы лучик надежды. Какой-нибудь стимул — стимул, чтобы жить.

— Я должен прочесть его дневники, леди Куотермэн, — отрезал Юнг.

Сибил неожиданно встала.

— Ладно.

Она затушила сигарету, взяла сумочку и кашемировый шарф и, набросив его на плечи, добавила:

— Я подумаю, что можно сделать.

Юнг встал со стула и склонился над ее рукой.

— Спасибо, — сказал он. — Всего вам доброго.

— Вам тоже.

Она ушла. Юнг сел, отодвинул тарелку и мельком подумал: «Похоже. мне придется иметь дело с двоими: самим Пилигримом и его тенью — леди Куотермэн».

Принявшись за кофе с сигарой, доктор краем глаза отметил, что симпатичная молодая пара у окна положила салфетки и встала из-за стола, поспешно выйдя из зала в вестибюль. «Странно!» — подумал Юнг. У него сложилось такое впечатление, что они следят за леди Куотермэн.

Пораскинув мозгами, он вспомнил, что Сибил, увидев молодую пару, отвернулась и надела солнечные очки. Выходит, она была с ними знакома и не хотела, чтобы ее узнали? Или это простое совпадение?

Юнг сознавал, что склонен приписывать особое значение вещам, которые видит, и поэтому решил не обращать внимания на уход этой парочки. В конце концов, сейчас утро. Люди спешат по делам. Они просто решили погулять по заснеженной долине, вовсе не собираясь преследовать леди Куотермэн.

Что же до него самого, Карл Густав твердо решил не упускать ее из виду.

2

В мае неожиданно наступила летняя жара.

Полночь, все окна открыты. В воздухе разлит явственный аромат весны. И едкий запах от каминов, которые он затушил собственными руками. В гостиной, спальне и кабинете весь день топили, и Юнг вылил в огонь по ведру воды.

Эмма наверху спала сном младенца. Она легла так рано, что Юнг сомневался, сумеет ли она заснуть. Но Эмма заявила: «Я устала, Карл Густав, от этой вечерней болтовни и развлечений…» Она лежала с полуулыбкой на устах, во фланелевой рубашке с длинными рукавами и застегнутым на все пуговицы воротником. Эмма всегда боялась холода и укутывала руки и шею, как могла.

Воскресенье, пятое мая 1912 года. Весенняя ночь — весеннее утро.

Юнг не стал утруждать себя записью даты в блокноте лежавшем перед ним нa столе. Он сидел в кабинете, окруженный бумагами, спичками, бутылками, бокалами, полупустыми пачками сигар и полными пепельницами. Посреди этого развала, под которым еле угадывался стол, лежал элегантный кожаный том с исписанными страницами и с экслибрисом Пилигрима на фронтисписе.

Дневник был открыт на странице, которую леди Куотермэн, в полном соответствии с тонами своего гардероба, заложила фиолетовой ленточкой. Том в кожаном переплете доставили Юнгу сегодня вечером. Его привез в серебристом «даймлере» швейцарский шофер леди Куотермэн по имени Отто. Его имя учитывая род занятий Отто (Шофер Отто — тезка немецкого конструктора Отто Николауса Августа (1832–1891), который изобрел двигатель внутреннего сгорания), приводило леди Куотермэн в восторг. „Он составляет единое целое с машиной!" — говорила она.

Сам Oттo сказал только, что Юнг все поймет без особых объяснений, когда вскроет конверт.

В конверте под дневником находилось письмо, написанное рукой леди Куотермэн.

Я его прочла и думаю, что ои вам поможет. Надеюсь, вы поймете, почему я посылаю вам только один дневник. Получите ли вы остальные и на на каких условиях — обсудим позже. Однако учтите, что я не склонна к особой щедрости.

Вы увидите, что я отметила абзац, который, по моему мнению, вам следует прочесть прежде всего. В этом дневнике, как и в остальных, изложены эпизоды жизни моего друга — его мысли, сны и повседневные события. Но отмеченный абзац, по-моему, должен ответить на ваши первые вопросы. В нем вы найдете oпиcaние человека, который вас интересует. Я назову его имя: Анджело Герардини. Кроме того, могу сказать вам, что он родился во Флоренции в конце пятнадцатого века. Если точнее, в 1469 году. Там же вы прочтете о человеке, писавшем портрет Анджело. Больше я вам ничего не скажу.

По-моему, очень важно, чтобы остальное вы открыли для себя сами. Только тогда вы сможете по-настоящему понять, что там написано. Понимание пониманию рознь. Стоит вам решить, что вы «nонялu» проблему моего друга, как вы зайдете в тупик. Когда человеку кажется, чmo ему все ясно, он ставит точку и кладет дело на полку. Чтобы помочь Пилигриму, начните с того, что в данный момент ему никто, кроме меня, не верит. Если вы отмахнетесь от этого факта, сочтя его несущественным, толку не будет никакого.

Возлагаю на вас все свои надежды. Больше мне нечего вам предложить. Кроме денег, конечно, которые понадобятся для того, чтобы вы приложили все мыслимые усилия к его спасению.

Искренне ваша

Сибил Куотермэн.

Перед Юнгом лежал открытый дневник.

Он начал читать.

3

«Флоренция, 1497. Год голода и чумы.

Над площадью высится церковь Святой Марии. Кругом горят костры, между ними снуют люди. У одного из костров завязывается драка. В воздух по очереди, словно голоса в хоре, взметаются крики и палки. Кто-то что-то украл — скорее всего еду, — и целая орда призрачных фигур окружает воровку.

Остальные, услышав шум, начинают подтягиваться к толпе. Море пляшущих рук, плавно ниспадающие фалды — все это так и просится быть положенным на музыку.

Воровка вырывается и бежит к центру площади. Дети гонятся за ней, хватают за юбки, но она отталкивает их и сворачивает к открытой церковной двери. Убежище. Если она добежит хотя бы до ступеней, ее никто не тронет.

Однако женщина щуплая и слабая, уже истощенная голодом, так что группа юнцов и мальчишек быстро настигает ее. Они мчатся с другого края площади, подбадриваемые лаем собак и людскими воплями. Подбежав к церкви, в которой идет заупокойная служба, преследователи разворачиваются и образуют фалангу, отрезая воровке путь к ступеням.

Ветхие юбки да изодранная в лохмотья шаль — вот и вся ее защита от холода. Женщина закутывается в шаль, нерешительно глядя по сторонам и ища путь к спасению. Но его нет.

Толпа смолкает; слышно лишь потрескивание костров. За дверями раздается сладкоголосое пение, никак не связанное с человеческими страстями.