Екатерина Великая. Сердце императрицы - Мария Романова Страница 29

Оставим ненадолго княжну Екатерину, обрученную невесту великого князя Петра Федоровича, и обратим внимание на ее матушку, герцогиню Иоганну, хотя для этого придется вернуться в наступивший 1744 год, пусть и вспомнив уже описанные события второй раз. Однако теперь эти события в ином свете расскажут о «доброй матушке» Екатерины, вернее, объяснят некоторые странности ее поведения.

Все семейство собралось в Цербсте за столом, весело празднуя начало Нового года. Семейную идиллию нарушил гонец из Берлина, передавший князю Христиану Августу пакет с письмами. Князь разобрал почту и протянул жене конверт с надписью: «Лично! Весьма срочно! Ее высокоблагородию принцессе Иоганне Элизабет Ангальт-Цербстской, в замке Цербст». Должно быть, в этом мгновении и таится разгадка многих последующих событий, разгадка поведения герцогини.

Она взломала печати, начала читать, и радостное волнение охватило ее. Письмо было написано Брюммером, обер-гофмаршалом двора великого князя Карла Петра Ульриха в Санкт-Петербурге: «По срочному и особому повелению ее императорского величества императрицы Елизаветы Петровны оповещаю вас, мадам, что оная высочайшая повелительница желает, чтобы ваше высочество вместе с принцессой – старшей дочерью немедленно приехали в Россию, в город, где императорский двор будет иметь место… Вашему высочеству должно быть понятно, в чем истинная причина нетерпения, с каким ее императорское величество желает видеть ее и принцессу – старшую дочь, о которой рассказывают так много хорошего…»

Разумеется, расходы по путешествию брала на себя императрица: к письму прилагался дорожный вексель на десять тысяч рублей в один из берлинских банков. «Это немного, – писал Брюммер, – но очень важно не придавать поездке излишний блеск, дабы не привлекать любопытство злоумышленников. Тотчас по приезде в Россию принцесса и ее дочь будут приняты со всем почетом, соответствующим ее титулу».

Волнение Иоганны при этом чтении было так заметно, что Фике, сидевшая рядом с ней, позволила и себе бросить взгляд на письмо. В первую очередь она рассмотрела слова: «вместе с принцессой – старшей дочерью». Девушка тотчас поняла, что речь идет о ее дальнейшей судьбе. Однако Иоганна не намерена была посвящать дочь в содержание письма. Она вышла из-за стола и уединилась с мужем для беседы за закрытыми дверями. Не прошло и двух часов, как в замок влетел другой гонец на взмыленной лошади, на этот раз с посланием от короля Пруссии Фридриха. Если Брюммер не уточнил мотивы приглашения императрицы, то Фридрих приоткрыл завесу тайны: «Не скрою, что, испытывая особое уважение к вам и к принцессе – вашей дочери, – я всегда хотел уготовить ей необычное счастье. А посему задаю себе вопрос: нельзя ли выдать ее замуж за кузена в третьем колене, великого князя России?..»

Эту фразу Иоганна перечитала добрую дюжину раз, чтобы полностью проникнуться ее важностью. Душа ее наполнилась неимоверной гордостью, смешанной, однако, с нешуточным беспокойством. Ведь пока речь шла только о пожелании Фридриха. Императрица (конечно же, Иоганна сразу разглядела за письмом Брюммера саму Елизавету Петровну) ни словом не упомянула о замужестве, она просто приглашала приехать в гости.

Фике приглашена ко двору России… Но каждое приглашение имеет определенную цель. Цель этого приглашения проста – смотрины, правительница России хочет лично убедиться в том, что принцесса из крохотного княжества и впрямь может стать достойной партией наследнику русского престола. Если София сего испытания не пройдет, ее вернут домой и позор от несостоявшейся помолвки ляжет на всю семью.

Отец Фикхен в своих опасениях заходил еще дальше. Как можно доверять императрице Елизавете, если она только что бросила в тюрьму немецкую княгиню Анну Брауншвейгскую и ее сына, царевича Иоанна? Не подвергается ли риску Фике, не ждет ли ее трагическая участь, если она станет невесткой всемогущей правительницы, к тому же, как твердит молва, вспыльчивой и развратной? То, что рассказывают о нравах двора в России, был уверен Христиан Август, может заставить отшатнуться в ужасе родителей, как бы им ни хотелось пристроить дочь. Иоганна соглашалась – да, муж прав, здесь есть о чем думать. Однако следует рассмотреть и иную сторону вопроса: имеет ли право принцесса Ангальт-Цербстская отказываться от замужества, которое пойдет на пользу ее стране? Если она, Иоганна Ангальт, станет тещей великого князя, то сможет закулисно способствовать сближению России и Пруссии. Благодаря хрупкой четырнадцатилетней девочке перед ее матерью откроется политическое будущее. Наконец она, так долго терпевшая беспросветную жизнь в провинциальной дыре, сможет применить свой изощренный дипломатический ум! Король прусский Фридрих более чем прозрачно намекает на это в своем письме. Пишет-то он ей, а не Христиану Августу. Король именно в ней видит истинную главу семьи!

Мечущиеся между восторгом и страхом, родители Фике совещались без конца, но без толку. А девочка, оставаясь в стороне от этих бесед, легко догадывалась, о чем шла речь, и сердилась, что с ней не хотели советоваться, – ведь дело-то касалось прежде всего ее будущего. Три дня наблюдала она эту нелепую суету, вслушивалась в шепот и вглядывалась в лица, чтобы угадать, куда движутся события.

Когда терпение ее иссякло, она пришла к матери и сказала, что сохранять дальше секрет из известного письма просто нелепо, ибо всем, а ей, Фике, в первую очередь вполне ясно, что происходит и к какому решению вот-вот придут ее взволнованные родители. «Ну что ж, дочь моя, – ответила мать, – раз вы так умны, вам остается лишь угадать содержание делового письма на двенадцати страницах!» Во второй половине дня София вручила матери лист бумаги, на котором крупными буквами значилось: «Все говорит о том, что Карла Петра Ульриха прочат мне в мужья!»

Пораженная, Иоганна посмотрела на дочь со смешанным чувством недоумения, опаски и даже некоторого восхищения. Девочка-то, похоже, уже все решила – и на все решилась. Однако для очистки совести Иоганна решила напомнить дочери о безнравственности, которая царила в России.

– Там все ненадежно, любой вельможа рискует оказаться в тюрьме или в Сибири, в политике переворот следует за переворотом, кровь течет рекою…

– И что же, матушка? – Фикхен пожала плечами. – Все это меня не пугает. Господь, вручивший мне жизнь, поможет и в том, чтобы жизнь эта не была прожита напрасно!

Слова дочери о том, что Господь ей вручил жизнь, мгновенно вывели герцогиню из себя.

– Я! – завизжала она. – Я даровала тебе жизнь! И мне решать, как этой жизнью распорядиться!

Фике перемолчала эту вспышку матери. И она сама, и ее наставники знали за девочкой одну ее особенность: если что-то втемяшится ей в голову, ни гром, ни молния не заставят ее отступить.

– Матушка, сердце подсказывает мне, что все будет хорошо, поверьте.

О, Иоганне несколько плевать на уверенность дочери! Более того, ей было чем попрекнуть Фике.

– Но как же брат мой Георг? Что он скажет?

Однако София не смутилась. Да, она принимала влюбленность младшего брата своей матушки, не отказывая ему сразу и наотрез. Она позволяла воздыхателю быть рядом. Но и только. Девушку не смущало и то, что мать знала о ее идиллических отношениях с дядюшкой (более того, Фике сильно удивилась бы, если бы мать, которая была в курсе всех сплетен всех дворов Европы, не знала, что происходит в ее собственном доме).