Владимир Мономах. Между историей и легендой - Дмитрий Боровков Страница 29

Разумеется, соседство с таким родственником было небезопасным для Давыда Игоревича, который поддерживал дружественные отношения с польским князем Владиславом Германом, чью землю Василько вместе с половцами опустошил в 1092 г. Кроме того, Давыд мог претендовать на волость Василька, которая при его предшественнике, видимо, входила в состав Волынской земли. Если учитывать все эти аспекты междукняжеских противоречий, становится понятным, почему волынский князь быстро поверил интригам своих «мужей». Из рассказа Василька Василию выясняется и причина учиненной над ним расправы, связанная с тем, что волынский князь хотел выдать его полякам, хотя, по-видимому, имел на этот счет определенные сомнения.

Заметим, что и в рассказе Василия встречаются следы редакторского вмешательства, обусловленного вставкой дополнений о Владимире Мономахе: по тексту Василько вступает в переговоры с Давыдом, узнав о том, что на волынского князя ополчились Владимир и Святополк. Однако экспедицию на Волынь в действительности предпринял один Святополк, на которого эта задача была возложена коллективным решением князей. Из рассказа Василия следует, что первым о разрешении сложившейся ситуации задумался Давыд Игоревич, очевидно пытаясь найти выход из критического положения прежде, чем кто-либо из князей предпримет против него ответные действия.

В существующем виде рассказ Василия наводит на мысль, что Давыд больше всего опасался Владимира Мономаха и даже предложил Васильку выступить посредником в переговорах с ним, обещая дать ему за это один из своих городов. Однако, как мы говорили, экспедиция против Давыда была поручена Святополку, а не Владимиру, и состоялась она не весной 1098, а весной 1099 г. Учитывая эти несоответствия, надо предположить, что предложение о посредничестве Василька не присутствовало в рассказе Василия, а появилось в процессе формирования текста «Повести временных лет». Это противоречие указывает на вторичность данного сюжета, имевшего целью возвеличивание Мономаха и дискредитацию его предшественника на киевском столе.

По всей видимости, Давыд Игоревич опасался вовсе не Святополка Изяславича, который ранней весной 1098 г. был вынужден обороняться за стенами Киева, и не Владимира Мономаха, который прямого отношения к волынским событиям 1098–1099 гг. не имел, а брата Василька Володаря. Но экспансионистские настроения, очевидно, одержали верх над пацифистскими и после Пасхи 1098 г. Давыд собрался захватить Теребовль. Так как Пасха 1098 г. приходилась на 28 марта, князь, вероятно, отправился в поход не ранее начала апреля. Таким образом, конечной целью устранения Василька с политической арены являлась экспроприация его владений, однако, встретившись у Божьска с войсками Володаря, Давыд заперся в городе, где был осажден перемышльским князем, который согласился снять осаду в обмен на освобождение Василька.

В летописи эти события описываются следующим образом: «…С приходом Пасхи, пошел Давыд, собираясь захватить Василькову волость; и встретил его Володарь, брат Васильков, у Божеска. И не посмел Давыд пойти против Василькова брата Володаря, и затворился в Божеске, и Володарь осадил его в городе. И стал Володарь говорить: «Почему, сотворив зло, не каешься в нем? Вспомни же, сколько зла натворил». Давыд же стал обвинять Святополка, говоря: «Разве я это сделал, разве в моем это было городе? Я сам боялся, чтобы и меня не схватили и не поступили со мной так же. Поневоле пришлось мне пристать к заговору и подчиниться». И сказал Володарь: «Бог свидетель тому, а нынче отпусти брата моего, и сотворю с тобою мир». И, обрадовавшись, послал Давыд за Васильком, и, приведя его, выдал Володарю, и был заключен мир, и разошлись. И сел Василько в Теребовле, а Давыд пришел во Владимир». Вскоре после этого Ростиславичи вновь открыли военные действия против волынского князя: «И когда настала весна, пришли Володарь и Василько на Давыда и подошли ко Всеволожю, а Давыд затворился во Владимире. Стали они около Всеволожа, и взяли город приступом, и запалили его огнем, и побежали люди от огня. И повелел Василько иссечь их всех, и сотворил мщение над людьми неповинными, и пролил кровь невинную. Затем же пришли к Владимиру, и затворился Давыд во Владимире, а те обступили город. И послали к владимирцам, говоря: «Мы не пришли на город ваш, ни на вас, но на врагов своих, на Туряка, и на Лазаря, и на Василя, ибо они подговорили Давыда, и их послушал Давыд и сотворил это злодейство. А если хотите за них биться, то мы готовы, либо выдайте врагов наших». Горожане же, услышав это, созвали вече, и сказали Давыду люди: «Выдай мужей этих, не будем биться из-за них, а за тебя биться можем. Иначе отворим ворота города, а ты сам позаботься о себе». И поневоле пришлось выдать их. И сказал Давыд: «Нет их здесь»; ибо он послал их в Луцк. Когда же они отправились в Луцк, Туряк бежал в Киев, а Лазарь и Василь воротились в Турийск. И услышали люди, что те в Турийске, кликнули люди на Давыда и сказали: «Выдай, кого от тебя хотят! Иначе сдадимся». Давыд же, послав, привел Василя и Лазаря и выдал их. И заключили мир в воскресенье. А на другое утро, на рассвете, повесили Василя и Лазаря, и расстреляли их стрелами Васильковичи, и пошли от города». Обратим внимание, что в тексте о том, что Давыд «затворился во Владимире», говорится два раза – до и после рассказа о взятии Всеволожа, – что позволяет квалифицировать этот сюжет как позднейшую вставку.

Как полагает А. А. Гиппиус, на этом рассказ летописца Василия заканчивается и далее повествование продолжает редакторский текст о войне Святополка с Давыдом и Ростиславичами. Однако взгляд на сюжет о разорении Всеволожа как на позднейшую вставку позволяет выделить еще одно дополнение к авторскому тексту – осуждение поступка Володаря и Василька со ссылкой на библейскую книгу Второзаконие (32, 41: 43): «Это второе отмщение сотворил он, которого не следовало сотворить, чтобы Бог был только мстителем, и надо было возложить на Бога отмщение свое, как сказал пророк: «И воздам месть врагам и ненавидящим меня воздам, ибо за кровь сынов своих мстит Бог и воздает отмщение врагам и ненавидящим его». Эта цитата ранее являлась одним из аргументов, позволявших отнести Василия к представителям духовного сословия ^[181].

Показательно, что в рассказе Василия ответственность за инцидент возлагается не столько на Давыда Игоревича, сколько на «мужей», в которых вслед за С. М. Соловьевым следует видеть княжеских дружинников ^[182], а не представителей владимирской общины, так как горожане, во-первых, сами отказались защищать их от Ростиславичей, а во-вторых, заставили отступиться от них князя, который, по всей видимости, и был их патроном. Нельзя не заметить, что события 1098 г. продемонстрировали усиление во Владимире политического значения городского населения, в переговоры с которым (как до этого в Муроме и Рязани) были вынуждены вступать князья.

Автор «вторичного» слоя текста в статье 1097 г. (которым, как мы предположили, мог быть выдубицкий игумен Сильвестр) не забывал при случае использовать фигуру теребовльского князя с целью возвеличивания Владимира Мономаха. Вероятно, ему принадлежит не только инсинуация о том, что Василько после Любечского съезда мог объединиться с Владимиром против Давыда и Святополка, но и не менее претенциозное предположение, будто Василько планировал отнять у Святополка Туров и Пинск, реальность которого вызывает сомнения. Иначе говоря, нарративная конструкция, сформированная редактором текста Василия, целенаправленно усложняет династический конфликт 1097–1100 гг., представляя в качестве одной из его предпосылок гипотетическое покушение на «отчинный» принцип распределения волостей, санкционированный Любечским съездом. Но зачем летописцу вообще понадобилось связывать воедино имена Василько и Мономаха, которые, как мы могли убедиться при дифференцированном подходе к тексту, в действительности слабо связаны между собой, поскольку роль переяславского князя в данном конфликте ограничивается организацией коалиции против Святополка?