По следам Штирлица и Мюллера - Валерий Шамбаров Страница 29

Причем в это же время в Лондоне вовсю шли тайные переговоры… с нацистами, причем по инициативе британской стороны! В Англию приехал полномочный представитель Геринга тайный советник Вольтат, встречался с Горацио Вильсоном, ближайшим советником и «серым кардиналом» Чемберлена, и Вильсон предлагал отдать Германии всю Восточную и Юго-Восточную Европу! Гитлеру готовы были уступить и Польшу, и Балканы, если развернет свою агрессию в нужном направлении. При этом Англия обещала прекратить переговоры с Москвой и надавить на Францию, чтобы та разорвала договор с СССР. Стоит ли удивляться, что переговоры с Москвой зависали и буксовали?

Но ведь и фюрер не был дураком. Ему предлагали углубиться в пространства России, а за спиной останутся французская и британская армии. Вмешаются, когда им выгодно, и навяжут свои условия. Нет, он выбрал иную последовательность. На запад, а уже потом — на восток. Но и Сталин взвешивал ситуацию со своей точки зрения. Советская разведка в Англии работала отлично, о переговорах с нацистами доложила. А в это же время в Монголии кипели тяжелые бои с японцами на Халхин-Голе. И опять разведка доносила — Англия и США поощряют Японию. Британцы заключили с ней договор, США поставляют нефть. Советский Союз намечали захватить в клещи с двух сторон. Требовалось сорвать эти замыслы.

По данным дипломата и сталинского переводчика В.М. Бережкова, подготовка пакта с Германией началась с 3 августа в Берлине — между Астаховым и Шнурре, и в Москве, между послом Шуленбургом и Молотовым. Переговоры шли настолько секретно, что о них не знали даже члены советского правительства и гитлеровские военачальники. Только 19 августа, когда были согласованы все детали, Сталин неожиданно проинформировал Политбюро, что намерен заключить договор с немцами. Германское радио сообщило об этом 21 августа в 23 часа. Утром 22-го, когда Риббентроп уже вылетел в Москву, Гитлер провел в Оберзальцберге совещание с командующими видами вооруженных сил, где сказал: «С самого начала мы должны быть полны решимости сражаться с западными державами. Конфликт с Польшей должен произойти рано или поздно. Нам нет нужды бояться блокады. Восток будет снабжать нас зерном, скотом, углем…» На этом же совещании он говорил и другое: «С осени 1933 года… я решил идти вместе со Сталиным… Сталин и я — единственные, кто смотрит только в будущее… Несчастных червей — Даладье и Чемберлена — я узнал в Мюнхене. Они слишком трусливы, чтобы атаковать нас. Они не смогут осуществить блокаду. Наоборот, у нас есть наша автаркия и русское сырье… В общем, господа, с Россией случится то, что я сделаю с Польшей. Мы разобьем Советскую Россию. Тогда взойдет солнце немецкого мирового господства».

Стратегический план, о котором он говорил еще в 1932–1933 гг., сначала покончить с Западом, а потом напасть на Россию, оставался в силе. По сути, это был вариант старого плана Шлиффена, который немцы пытались использовать в Первую мировую. Но план Шлиффена основывался на разнице сроков мобилизации Германии и России и расчетах пропускной способности железных дорог. Пока русские будут сосредотачивать свои дивизии, быстренько разгромить Францию, а потом быстренько перебросить все силы на Восток. Гитлер же основал свой план не на технических (и в реальности невыполнимых) тонкостях, а на более надежных методах. Дипломатических обманах.

Новый Мюнхен, даже если ему подарят Польшу, фюреру был не нужен, даже опасен. Бешеная гонка вооружений загнала Германию в финансовый тупик. Вот-вот мог разразиться кризис и обвалить всю экономику. Требовалась именно война — она спишет все долги, перечеркнет все проблемы. Мало того, Гитлер бросал на стол свой стратегический козырь. Резкий поворот и альянс с СССР. Теперь надо было действовать быстро — пока западные державы находятся в растерянности и не отреагировали. Пакт Молотова — Риббентропа был подписан. В дополнение к нему были оформлены секретные приложения, позволявшие Советскому Союзу присоединить Западную Украину, возвратить области, утраченные в катастрофе революции, — Прибалтику, Бессарабию, Западную Белоруссию.

Но и в Германии многие восприняли договор с СССР с искренней радостью. Россия показала себя надежным другом немцев в самые тяжелые времена после Версаля. Выгодное сотрудничество с нею продолжалось полтора десятилетия, а разрыв длился меньше 6 лет. Люди восприняли это как благоразумный возврат к прошлым, проверенным связям. Хвалили дальновидность фюрера. Подурачил Запад, чтобы добиться усиления Германии и округления ее земель, а потом восстановил прежний альянс.

Но таким было отношение не у всех. В кругах аристократии и генеральской верхушке фюрера воспринимали как выскочку, безродного авантюриста. Отводили ему роль ассенизатора — очистил страну от коммунистов, навел порядок, а дальше он должен уступить место более достойным. Причем оппозиция ориентировалась на Запад. Каждый раз, когда Гитлер замышлял очередной бросок — на Австрию, Чехословакию, эта оппозиция активизировалась, предрекала неминуемую катастрофу. Но все сходило гладко, и недовольные успокаивались.

Теперь, когда надвигалась война с Польшей, они снова заговорили — фюрер ведет страну к беде. А особенно возмущались, что он «опозорил себя», связавшись с большевиками. Прежние прогнозы катастроф уже забыли, задним числом они выглядели оправданными. Ведь раньше успехи обеспечивало покровительство западных держав. А сейчас фюрер выступал против них! Это считали чудовищной ошибкой. В великосветских салонах пошло брожение…

Гиммлер воспользовался подготовкой к войне в собственных целях — он давно мечтал иметь «свою» армию. К началу польской кампании он добился формирования первых боевых частей СС: пехотных и моторизованных полков, частей противотанковой обороны, пулеметных и разведывательных батальонов, одного артиллерийского полка.

Хотя основные задачи подчиненных ему структур оставались иными. Если в Чехословакии действовало одно особое подразделение, айнзатцкоманда, то для Польши сформировали айнзатцгруппу из нескольких айнзатцкоманд. Намечалось сразу же после оккупации «обезглавить» польский народ. Уничтожить всех, вокруг кого может сорганизоваться сопротивление завоевателям, — политических активистов, видных представителей польской интеллигенции, аристократии, духовенства. На совещании в Оберзальцберге Гитлер сразу предупредил своих генералов, что в Польше «начнут твориться дела, которые вам могут не понравиться», — но приказал не вмешиваться. Стоит отметить, что в данном отношении военные ничего не возразили.

Ну а кроме того, для нападения требовался благовидный повод. Для этого еще в мае была запланирована операция «Гиммлер». Руководить ею было поручено Гейдриху, привлекались Небе и Мюллер. От армии по приказу Кейтеля участвовал Канарис. А непосредственное командование возложили на начальника подсекции внешней разведки СД Науйокса. В течение лета на границе участились провокации. На германской территории появлялись неизвестные в польской форме, обстреливали немецких пограничников. Вторжение планировалось на 25 августа, и основная провокация должна была ему предшествовать. Но вмешался Муссолини. Он откровенно побаивался войны и все-таки вмешался с миротворческой инициативой. Гитлер не хотел обижать дуче и согласился. Хотя требования к Польше еще больше ужесточил — чтобы они не были приняты. А Муссолини намекал, нельзя ли освободить его от исполнения союзнических обязательств, но так, чтобы это предложила Германия. Фюрер охотно согласился. Направил дуче послание, что в помощи Италии нет нужды, и начало войны перенесли на 1 сентября.