Могусюмка и Гурьяныч - Николай Задорнов Страница 29

— Кто это такой? — кивнув вслед Гурьяну, спросил башкирин со шрамом.

— Это мой друг, — сказал Могусюм. — Он мне как брат.

— Не выдаст? — улыбнулся Сахей.

— Этого русского полиция ищет, он помог бежать Могусюму! — сказал старик Шакирьян.

— А-а!.. — удивленно и как бы несколько разочарованно молвил Сахей.

Гурьян принес тулупчик, расстелил его поодаль от костра и улегся. Любопытство разбирало мужика. Джигит со шрамом еще некоторое время на него поглядывал, но вскоре успокоился и опять заговорил о святом.

— Я скажу тебе, Могусюм... Не удивляйся... Рахим послал меня к тебе, велел тебя искать. Он хочет тебя видеть.

— А старый он или молодой? — услышал Гурьян голос Могусюма.

— Нет, он не стар. Он молод. На коне сидит, как самый лихой джигит, и ружьем хорошо владеет.

— Э-э! Так он славный святой! — воскликнул Могусюм.

«Не дай бог, муллы хотят устроить ловушку, Могусюма изловить. Ведь он им насолил!» — думал Гурьян. Он уже огляделся в потемках: кони на месте, собаки спокойны. Оружие у всех под рукой.

Утром гости уехали.

— Ты вчера слышал, что они рассказывали? — спросил Могусюм, глядя вслед облаку пыли на дороге, в котором виднелись спины двух всадников и два конских крупа с длинными неподрезанными хвостами.

— Я не спал, — ответил Гурьян.

— Ну, что ты скажешь?

— Они не зря приезжали.

— Мне тоже так думается...

— Что-то им от тебя надо...

Глаза Могусюма блеснули.

— Только смотри, нет ли тут ловушки...

Могусюм жил под вечной угрозой погони. Поэтому часто не верил даже тем людям, которым помогал. И хотя он втайне встревожился, но, стараясь заглушить беспокойство, сказал:

— Нет, тут не ловушка. Шакирьян знает Сахея, говорит, это удалец отважный, бывал в чужих краях, не захотел идти в солдаты, сбежал. Это честный человек.

— Не бунт ли затевают? — спросил Гурьян.

Могусюмке и самому казалось, что затевается бунт, хотя ни слова об этом не было сказано. И сейчас он смолчал.

— Ну что ж, съезди к этому святому... — сказал Гурьян.

— А ты в это время уедешь на завод?

— Мне не к спеху. Подожду, пока ты вернешься.

Гурьян припомнил разные рассказы, слышанные в детстве, как в старые времена башкиры бунтовали против власти. Память о тех бунтах жила до сих пор и на заводах и среди башкир. За эти бунты башкир казнили массами, запарывали, ссылали, рвали им ноздри, выжигали на теле клейма. Где живы были столетние старики, там можно было послушать еще и нынче о тех временах, хотя об этом даже говорить боялись, вспоминать про бунты запрещено строжайше.

А вдруг бы опять башкиры поднялись? И заводские бы не сидели, подхватили, прискакал бы гонец на завод, крикнул: «Ипташ, на коня!» — и заполыхало бы...

На миг затуманилась голова Гурьяна при мысли о том, какая бы это была радость. «Не скитались бы мы с другом, а послужили бы, я народу православному, а он своим... Нашелся бы главарь. Да нет! Напрасно! Нынче другое время, и этого не может быть. Впрочем, чем черт не шутит! Пусть Могусюм съездит, посмотрит...»

— Съезди в Хабибулино, посмотри, что за странник. Послушай, что там толкуют. Мне потом расскажешь. Может, станем вместе бунтовать. Как в старые времена, — шутливо сказал Гурьян, но глаза его смотрели серьезно.

Бунт всегда дело привлекательное для подавленного, измученного человека. Могусюмка оживился.

— Только, смотри, не попадись, — сказал Гурьян.

Могусюм об этом и сам уж подумал и решил, какие меры предосторожности принять.