Ельцин как наваждение - Павел Вощанов Страница 29

– Слушаю! Ну, говорите же!

– Павел, помните, вы привозили в Ленинград деньги от Бориса Николаевича для лечения нашей девочки? – нехорошее предчувствие сжимает сердце: «Случилось что-то нехорошее!». – Но ни у меня, ни у мужа нет заграничного паспорта. Мы ведь до сих пор никуда не выезжали…

– Вам надо обратиться в отдел виз по месту жительства. Они обязаны выдать вам паспорта.

– Обратились. И даже документы сдали. Но нам сказали, что паспорта будут готовы не раньше, чем через три месяца. Сначала наши бумаги отправят зачем-то в КГБ, там их рассмотрят, что-то решат, а после… – на другом конце провода слышен то ли всхлип, то ли вздох. – У нас каждый день на счету, понимаете? Попросите, ради бога, Бориса Николаевича нам помочь! Мы же ему теперь не чужие!

Обещать-то я пообещал, но как выполнить обещанное, ума не приложу. Обращаться по этому поводу к Ельцину бесполезно. Во-первых, он едва ли захочет помочь. У него и раньше любое упоминание о КГБ вызывало идиосинкразию, а теперь, когда он вот-вот заявит о выходе из КПСС, и слышать об этом не пожелает. Оборвет на полуслове. Но есть и «во-вторых» – он едва ли сможет помочь, потому как КГБ отвечает ему такой же неприязнью. Может, он с кем-то на Лубянке и водит знакомство, но едва ли захочет его афишировать.

Но раз я обещал, надо что-то придумать. Вот только что?

Не знаю, как выглядела рассадка делегатов прежних партийных съездов, но на нынешнем она, по замыслу устроителей, должна символизировать демократизм и равенство. Так, нашу столичную делегацию, в которой намного больше, нежели в других, людей сановных и известных всей стране, разместили не в партере перед глазами президиума, а в левой ложе амфитеатра. Для выступающих делегатов это, конечно, не очень удобно, далековато до трибуны, но для бессловесных вроде меня имеет свои плюсы. Например, если вдруг возникает необходимость, можно в ходе заседания покинуть зал, не рискуя получить персональное замечание от председательствующего. А еще в ложе проще общаться друг с другом, чем мы и занимаемся, когда речь очередного оратора не рождает никакого интереса, а таких, увы, немало, если не сказать жестче, – большинство.

Мой сосед – министр внутренних дел Вадим Викторович Бакатин. По всей видимости, ему непросто сочетать участие в работе съезда с текущими служебными обязанностями, от которых его никто не освобождал. Поэтому он то появляется рядом со мной, то его кресло пустует. Но когда он в зале, успеваем перекинуться словами о происходящем.

– Хочу попросить вас о помощи в одном деле.

Полушепотом рассказываю министру о больной лейкозом питерской девочке, о том, что ей надо срочно выехать на лечение в Германию, что у ее родителей нет загранпаспортов, а на их оформление может уйти несколько месяцев. Конечно, существует определенный порядок, и пока его не отменили, паспортисты обязаны его выполнять. Но ведь это особый случай, каждый день на счету!

– У вас есть координаты этой семьи? Дайте мне, постараюсь помочь.

Не знаю почему, но мне не верится, что Бакатин найдет время заняться моим вопросом. А то, что пообещал, так это еще ничего не значит. Я много общаюсь с сильными мира сего и привык к тому, что они почти никогда не говорят «нет». Пообещать, но не сделать, и даже не объяснить причину – это обычная манера общения сановников нынешней политической эпохи.

…Утреннее заседание, как и вчера, началось с бурного обсуждения ничего не значащих процедурных вопросов. Кресло рядом со мной пустует. Видимо, министру снова не до того. Но и я не собираюсь тут сидеть до «вечерней дойки» – лишь только председательствующий объявляет перерыв, спешу к себе на улицу Правды. Благо на время съезда мне время от времени выделяют персональный автомобиль – видавший виды раздолбанный редакционный «Рафик».

В редакции обычная для этого времени рабочая суета, но мое появление у многих рождает желание отвлечься от дел и расспросить, что там и как. Поэтому к себе в Рабочий отдел попадаю не сразу, а после несколько «летучих» политинформаций. У себя на столе нахожу кем-то оставленную записку: «Павел, тебе звонили из Ленинграда, благодарили за помощь, сказали, что вопрос с паспортами решен». Вот тебе и министр! А я думал, просто отговорился. Вот ведь как можно ошибиться в человеке! Видать, сановное бытие не всегда определяет гражданское сознание.

Если бы не она, не эта записка, я бы, пожалуй, на вечернее заседание пропустил – тяжко подолгу слушать словопрения, пустые, как прошлогодний орех. Но надо поблагодарить министра за помощь и сказать, что он меня приятно удивил.

Бакатин здоровается и сразу же вновь погружается в изучение лежащих на коленях бумаг. Ни слова о том, что связывался с Ленинградом и дал указание ускорить выдачу паспортов родителям тяжело больной девочки. Мне в голову вдруг приходит мысль: «А, может, это не он? Может, какой-нибудь чиновник питерский вошел в положение людей да решил их вопрос на свой страх и риск?». На всякий случай захожу издалека:

– Вадим Викторович, вам не удалось что-то выяснить в Питере по моей просьбе?

Бакатин отвечает, не отрывая взгляд от бумаг:

– Все нормально, через пару дней получат паспорта.

– Спасибо вам огромное! Как все просто, когда есть возможность попросить министра! Неужели сотрудник ОВИРа сам не мог войти в положение?!

– А он и не должен «входить в положение». Он должен работать строго по правилам, ни в чем не отступая от них. А то, что правила эти устарели, что работают не на гражданина, а против него, что выезд из страны требует демократизации, так это наша с вами забота, а не его.

– Вы думаете, с ними, – киваю в сторону партера, занятого ликующими по сигналу посланцами среднеазиатских компартий и русской глухой провинции, – что-то удастся переменить?

Бакатин неопределенно пожимает плечами. Может, не хочет откровенничать с малознакомым человеком, да к тому же еще и журналистом, а, может, тоже руководствуется жизненным правилом: «Ты помог – забудь, тебе помогли – помни». Хорошо бы так…

В коротком перерыве между заседаниями встречаю Льва Суханова. Тот, с неизменной папочкой под мышкой, степенно прохаживается в холле Дворца съездов. Сейчас мой давний знакомец явно не «при исполнении», поскольку шефа он, по обыкновению, поджидает с иным, торжественно-напряженным выражением лица. Совсем как у солдата перед присягой. А еще не позволяет себе отвечать на приветствия лиц иной политической ориентации. Так было всегда, а после того, как Ельцин возглавил Верховный Совет РСФСР, это стало особенно заметным. Сейчас же он открыт для всех – расслаблен, улыбчив и дружелюбен.

– А что, шеф не на съезде?

– Что ему тут делать? Говорильня!

В этом я с ним не могу не согласиться – чем ближе к концу, тем явственней становится бесплодность партийного слета. Восславляют то, чего уже давно нет. Требуют того, во что и сами уже не верят. Какая-то фантасмагория. Поминки по еще не почившей, но уже неживой партии.

– Когда он хочет заявить о выходе из КПСС? В последний день или раньше? Хотелось бы знать заранее.