В.И. Ленин. Полная биография - Владлен Логинов Страница 289

После этого, за подписями Сталина, Орджоникидзе, Мясникова и Молотова, резолюция рассылается всем членам и кандидатам в члены ЦК РКП(б) со следующим пояснением: «Мы считаем, что резолюция Комиссии Цека… в основе правильная и безусловно приемлемая, нуждается в уточнении некоторых пунктов, касающихся главным образом строения общесоюзных центральных органов и отчасти их функций. В этом убедили нас беседы с некоторыми членами Цека и рядом националов с мест». О беседе с Лениным и его замечаниях – не упоминалось²¹⁷⁸.

27 сентября Сталин дал симметричный «Ответ на письмо тов. Ленина тов. Каменеву», адресуя его не только Ленину, но и всем членам Политбюро. И, как всегда, оказалось, что в политике дело не только в провозглашении тех или иных принципов, но и в механизме их реального осуществления.

С «предложением т. Ленина» о формальном объединении советских республик в Союз, пишет Сталин, «по-моему, можно согласиться…». Это то, что касается § 1 резолюции. А вот его замечание по § 2 о «создании наряду с ВЦИКом РСФСР ВЦИКа федерального, по-моему, не следует принять…», то есть и после беседы с Лениным Сталин с ним не согласился.

Сталин мотивирует свою позицию сугубо практическими соображениями: «Существование двух ЦИКов в Москве, из коих один будет представлять, видимо, “нижнюю палату”, а другой – “верхнюю”, – ничего, кроме конфликтов и трений, не даст. Предлагаю вместо поправки т. Ленина следующую поправку: “в соответствии с этим ЦИК РСФСР преобразуется в общефедеральный ЦИК, решения которого обязательны для центральных учреждений, входящих в состав союза республик”».

«Я думаю, – развивает свою мысль Сталин, – что всякое иное решение в смысле поправки т. Ленина должно привести к обязательному созданию русского ЦИКа с исключением оттуда восьми автономных республик (Татреспублика, Туркреспублик и прочее), входящих в состав РСФСР, к объявлению последних независимыми наряду с Украиной и прочими независимыми республиками, к созданию двух палат в Москве (русского и федерального) и, вообще, к глубоким перестройкам, что в данный момент… не целесообразно и, во всяком случае, преждевременно».

Поправки Ленина по § 3, продолжает Сталин, – «незначительны» и носят «чисто редакционный характер». По § 5 «поправка т. Ленина, по-моему, излишня». Что же касается § 4, то, памятуя об упреке Ленина в его адрес – об излишней торопливости, Сталин пишет: «по-моему, товарищ Ленин “поторопился”, потребовав слияния наркоматов финансов, продовольствия, труда и народного хозяйства в федеральные наркоматы. Едва ли можно сомневаться в том, что эта “торопливость” даст пищу “независимцам” в ущерб национальному либерализму т. Ленина»²¹⁷⁹. Итак, после беседы с Владимиром Ильичом, после письменного обмена мнениями, Сталин принял вызов – позиция Ленина получает вполне определенную политическую оценку: «национальный либерализм».

На следующий день, 28-го, состоялось заседание Политбюро. Как и было обещано Ленину, до его приезда резолюция комиссии ЦК не обсуждалась. Но и Каменев, и Сталин знали, что 27-го Владимир Ильич встречался с Мдивани, утром 28-го – с Орджоникидзе, что на 29-е к нему записаны на прием члены ЦК КП Грузии М.С. Окуджава, Л.Е. Думбадзе, К.Н. Цинцадзе, а затем – председатель СНК Армении А.Ф. Мясников.

И во время заседания Политбюро Каменев пишет записку Сталину: «Ильич собрался на войну в защиту независимости. Предлагает мне повидаться с грузинами. Отказывается даже от вчерашних поправок».

Сталин отвечает: «Нужна, по-моему, твердость против Ильича. Если пара грузинских меньшевиков воздействует на грузинских коммунистов, а последние на Ильича, то спрашивается – причем тут “независимость”?»

Каменев: «Думаю, раз Владимир Ильич настаивает, хуже будет сопротивляться». Сталин заключает: «Не знаю. Пусть делает по своему усмотрению»²¹⁸⁰.

Именно в эти дни, в конце сентября, вступила в завершающую фазу и эпопея с высылкой «антисоветской интеллигенции». Список кандидатов на отправку за рубеж стремительно сокращался.

По ходатайству самых различных учреждений и ведомств решение о высылке отменили по отношению к бывшему эсеру Н.И. Ракитникову, к меньшевикам Н.А. Рожкову и В.Н. Крохмалю, народным социалистам В.И. Чернолусскому, Г.В. Филатьеву и Н.Д. Кондратьеву, профессорам Л.Н. Юровскому, И.Х. Озерову, Н.А. Изгарышеву, П.А. Велихову, В.М. Штейну, А.А. Рыбникову, В.Е. Фомину, И.И. Кукроевскому, М.С. Фельдштейну, геологу Н.Е. Паршину, писателю Е.И. Замятину, журналисту П.И. Лопатину и другим. Все они вернулись на свои прежние места работы. По указанию Дзержинского из списков вычеркнули и целый ряд студентов.

В конечном счете по данным на январь 1923 года было выслано около 60 человек. Их поименные списки опубликованы в документальном сборнике «Высылка вместо расстрела». И биографические справки о высылаемых свидетельствуют о том, что речь шла не о наказании за «инакомыслие», как это утверждает наша историческая журналистика. У большинства – целый реестр арестов, судимостей, даже смертных приговоров и соответственно – амнистий по сугубо политическим мотивам²¹⁸¹.

Юрий Пятаков и известнейший в последующем социолог Питирим Сорокин знали друг друга еще по Петербургскому университету. Потом дороги разошлись: Пятаков стал большевиком, Сорокин – активнейшим эсером, которого после Октября 1917 года неоднократно арестовывали и даже приговаривали к расстрелу за участие в подготовке вооруженных выступлений. В 1922 году он стал одним из ведущих сотрудников журнала «Экономист».

Незадолго до отъезда за границу Питирим Александрович зашел к Пятакову. «Почему вы изгоняете нас», – спросил он. «Ты не учитываешь, – ответил Юрий Леонидович, – что сейчас в России идут два процесса. Один из них – воссоздание буржуазного общества; другой – процесс приспособления Советской власти к нему. Первый процесс идет быстрее, чем второй. Наша задача – затормозить развитие этого первого процесса, но ты и другие ссылаемые ускоряете его»²¹⁸².

Один из ссылаемых, писатель Михаил Осоргин вспоминал: «…В одной бумажке оказалось изложение нашей вины – “нежелание примириться и работать с советской властью”. Думаю, что по отношению к большинству это обвинение было неправильным и бессмысленным. Разве подчиниться – не значит примириться? Или разве кто-нибудь из этих людей науки и литературы думал тогда о заговоре против власти и борьбе с ней? Думали о количестве селедок в академическом пайке! Непримирение внутреннее? Но тогда почему из ста миллионов выпали только пятьдесят человек?»²¹⁸³

Среди депортируемых, безусловно, были достойные люди, думавшие не только о селедке. Но, отвечая Питириму Сорокину, Пятаков имел в виду то обстоятельство, что их стремление дискредитировать власть, вытаскивавшую страну из послевоенного хаоса и разрухи, их проповедь во благо свободного, не регулируемого государством рынка могла стать объединяющей идеей для куда более широких мелкобуржуазных масс и куда более радикальных контрреволюционных элементов. А это уже пахло новой войной.

Уезжали небольшими партиями. Первыми, 23 сентября, поездом на Ригу отправилась группа, в которую входил и П.А. Сорокин. Следующая группа пароходом «Обербургомистр Хакен» отплыла в Штеттин 29 сентября. Еще одна группа на пароходе «Пруссия» отплыла в Германию 16 ноября. Был еще и третий пароходный рейс, доставивший в сентябре из Одессы в Турцию трех украинских профессоров; был и четвертый – итальянский пароход «Жанна», на котором в Константинополь прибыл С.Н. Булгаков²¹⁸⁴.