План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941-1945 - Алан Кларк Страница 28

Кроме Гудериана, были и другие генералы, которые с все усиливавшейся тревогой ожидали прибытия фюрера в Новый Борисов. Уже в течение первого опьяняющего победами лета 1941 года штаб группы армий «Центр» стал «непосредственным очагом активного заговора, связанного с предстоящими операциями – гнездом интриг и измены». На чисто профессиональные сомнения сотрудников штаба наслаивалась и бурная деятельность группы офицеров, имевшая политические цели.

Один из начальников штаба дивизии Бока генерал-майор Хеннинг фон Тресков и его адъютант Фабиан фон Шлабрендорф замыслили весьма решительную акцию по отношению к Гитлеру. Как только машина фюрера окажется в пределах системы безопасности группы армий «Центр», ее задержат вместе с находившимися там лицами. Над Гитлером будет устроен импровизированный суд, и будет вынесен приговор смещения с поста или даже казни (хотя о таком исходе специально не упоминалось). Как должны были потом развиваться события, не ясно. Впрочем, заговорщики планировали нечто большее, чем личное устранение Гитлера. Безусловно, эта, как и последующие попытки устранения Гитлера, не подкреплялась тщательной подготовкой поддержки, ставшей необходимой после покушения 20 июля 1944 года.

Напрашивается вопрос, каким образом такая идея, тем более практическое осуществление путча могло серьезно рассматриваться в то время, когда германское оружие казалось повсеместно непобедимым. Ответ заключается, безусловно, в том, что заговорщики стали воплощением самых лучших качеств своей страны – рациональной интеллектуальности, сочетающейся с беззаветной храбростью. Их намерением было создание «порядочной Германии», такого национального образования, недостижимость которого так долго была головной болью европейских политиков. Сами же они, будучи немцами, естественно, считали неотъемлемыми качествами «порядочности» военную мощь и конституционный порядок. Находясь на фронте в России, на удалении в 500 миль от своей страны, они лучше чувствовали реалии этой кампании. Они видели, что непреодолимая сила вермахта, наконец, натолкнулась на нечто монолитное, а «когда наши шансы на победу исчезнут или будут очень слабы, уже ничего нельзя будет сделать».

Посвященных в заговор офицеров было так много, и занимаемые ими положения были так близки к командующему группой армий ^[53], что невозможно поверить, чтобы Бок был в неведении о том, что происходит. Однако идея заговора с целью устранения главы государства во время его поездки на фронт, если прямо не одобряемая, то попустительствуемая главнокомандующим, кажется настолько дикой с точки зрения практики западной демократии, что нам трудно в нее поверить. Чтобы понять, как может возникнуть такая ситуация, нужно представить всю атмосферу кошмара и бредовой фантазии, пронизавшую Третий рейх.

Заговорщики обращались в то или иное время практически к каждому генералу в армии. Ни один из них не поднял телефонной трубки, чтобы позвонить Гиммлеру. Даже Браухич лишь предупредил генерала Томаса: «…Если вы и дальше будете приходить ко мне по этому вопросу, мне придется поместить вас под домашний арест».

Пропасть между армией и СС делала донос немыслимым; притом всегда помнилось, что гонец с плохими вестями иногда лишается собственной головы. Однако пока генералы слушали своих подчиненных и слышали взволнованные заверения гражданских эмиссаров, приезжавших к ним в штабы по пропускам, которыми их снабжали в абвере или министерстве иностранных дел, на уме у них, видимо, были и другие мысли. Если в воздухе пахло заговором, возможным изменением режима, разве не было бы их долгом оставаться на своих местах? Наконец, после столь долгого времени, повеяло воздухом времен Секта – возможностью для рейхсвера снова занять свое законное место арбитра политической судьбы Германии. Эта мысль обеспечила генералам тот психологический элемент оправдания, ставший вскоре для них таким желательным. Неуверенность и мистика долга набирали силу. Армия стояла над политикой (о, конечно), но оставляла себе право вмешиваться, когда события требовали этого. В этих обстоятельствах генералам нужно было тянуть время, даже если это означало согласие с приказами, на которые при нормальном ходе событий они бы ответили рапортом об отставке. Это противоречивое мышление, усугубляемое терзающим страхом подставить себя слишком рано, все время нарушало спокойствие духа «восточных маршалов» и разъедало их командные способности и волю к принятию решений на протяжении всей кампании.

Бок и сам был одним из протеже Секта. Он не был неискушенным младенцем в мире тайных государственных соображений и за двадцать лет до этого был одним из первоначальных организаторов «черного рейхсвера». Но теперь его честолюбие, состоящее из тщеславия и эгоизма, принуждало его отвергать идею политической интриги. Блестящие военные победы, считал он, дадут ему власть, которая могла появиться, а могла и не появиться, если бы он пошел по менее надежному пути, который предлагали Тресков и Шлабрендорф. Ибо ему, Боку, суждено стать покорителем Москвы. Тогда-то уж он будет первым среди маршалов, который уничтожит большевизм и станет первым солдатом рейха, вторым (как он верил) Гинденбургом.

Этим не отрицается, что в случае успеха попытки заговора против Гитлера Бок немедленно арестовал бы всех офицеров СС в своем районе и провозгласил «военное правительство». Но в действительности он оценивал их шансы как находящиеся «за пределами вероятности» ^[54]. Главной заботой Бока в то время было действовать в существующей системе командования, сохранить всю массу германской ударной силы в своих руках и добиться разрешения продолжить наступление прямо на Москву.