Повседневная жизнь французов при Наполеоне - Андрей Иванов Страница 28

Равенство стремлений не означает равенства положений и уж тем более состояний. Республиканское товарищество постепенно уступает место имперскому эгоизму. Стендаль описывает характерный случай: «Два офицера находились вместе на батарее; вдруг пуля сражает капитана. Отлично, — говорит лейтенант, — вот убит Франсуа, теперь я буду капитаном. — Не совсем, — говорит Франсуа, который был только оглушен и теперь снова поднялся. Оба офицера не были ни врагами, ни злодеями, и лейтенанту просто хотелось получить повышение». «Таков был тот ужасный эгоизм, который назывался любовью к славе и который был пробужден под этим именем императором».

Наполеон дает ход не только сыну мельника Лефевру, сыну трактирщика Мюрату, бывшему контрабандисту и сыну виноторговца Массене или Ожеро ^[155], сыну лакея и торговки фруктами. «Со мной будут честные люди». Это означает и то, что дворяне-эмигранты и бывшие изгои революции найдут свое место в имперской иерархии: Талейран стал министром иностранных дел с окладом в 500 тысяч франков в год, в судебной системе служат старые аристократы Паскье ^[156] Моле ^[157], граф де Сегюр ^[158] — обер-церемониймейстер, граф де Монтескью-Фезанзак ^[159] — обер-камергер. Среди камергеров мы видим де Тюренна, де Ноэля, де Грамона и других носителей самых громких имен старого режима. Луи Нарбонн ^[160], получивший воспитание при дворе Людовика XV, и молодой Филипп Поль де Сегюр ^[161] служат адъютантами императора. Нарбонн помог бежать королевским теткам (Mesdames) в те дни революции, когда из Парижа еще можно было выехать по паспортам, полученным в министерстве и подписанным королем. С помощью тридцати драгун он отбил теток у деревенских властей, почуявших «неладное».

Стендаль не жаловал аристократов. Младшего Сегюра — за то, что тот «подло покинул» императора, а затем «описал наши страдания в России, чтобы получить от Людовика XVIII орден», а его отца, участника войны за независимость США и бывшего посла в Петербурге, — за маниакальную тягу к титулам и то же предательство: «Граф де Сегюр, обер-церемониймейстер в Сен-Клу в 1811 году, когда я там был, страшно сокрушался, что он не герцог. По его мнению, это было хуже всякого несчастья, это было неприлично. Все его мысли были суетны, но их у него было много, и обо всем. Ему во всех и всюду мерещилась грубость, но зато с какой грацией он выражал свои собственные чувства!

В этом убогом человеке мне нравилось то, что он был страстно любим женой. В конце концов, мне всегда казалось, когда я с ним разговаривал, что я имею дело с лилипутом».

«Господина де Сегюра, обер-церемониймейстера в 1810–1814 годах, я встречал у министров Наполеона. После падения великого человека, слабостью и одним из несчастий которого был как раз этот Сегюр, я больше его не встречал».

Не удивительно, что не встречал — Людовик XVIII сделал Сегюра пэром еще при Первой Реставрации, а Стендаль к тому времени уже перестал быть постоянным посетителем дворцов и высоких кабинетов.

Интересно, как Стендаль оценивает Евгения Богарне — пасынка Наполеона, ставшего волею последнего вице-королем Италии и ее фактическим правителем в возрасте 24 лет. Рассказывая о посленаполеоновском Милане, писатель отметил: «Здесь сожалеют о любезности и хлыщеватости принца Евгения; благодаря этим свойствам он находил для каждой женщины приятное словцо. Довольно тусклый в Париже, вице-король в Милане блистал и сходил за человека отменной любезности. В этой области французы не имеют соперников».

Правда, любезность проявлялась не во всем: «Согласно принципу, что совершенство возможно лишь во Франции, наполеоновское правительство в Милане не разрешало итальянцам сидеть в партере Скалы в головных уборах. Если, опасаясь схватить в этом громадном зале простуду, вы уступали потребности прикрыть голову шляпой, два полицейских комиссара тотчас же подходили к вам и вежливо дотрагивались до вашего локтя. Из всех мероприятий наполеоновской администрации, может быть, больше всего оскорблял итальянцев этот пустяк. В подобных вещах принцу Евгению не хватало такта».

Наполеон объявил «дворянский набор» после того, как Фридрих, король Вюртембергский, сказал ему: «Я не вижу при вашем дворе исторических имен; я приказал бы повесить всех этих людей или же заполнил бы ими свою прихожую». Император удивленно заметил: «Когда я хотел иметь молодых дворян в своих войсках, я не мог найти желающих».

«Я открывал им путь славы — они отказывались; я приоткрыл дверь в прихожую — они все туда устремились», — говорил Наполеон о старых дворянах.

И он не позволит им напоминать об их былом превосходстве — даже в мелочах! Однажды Легация ^[162], «мадам Мать», перехватила насмешливый взгляд герцогини де Шеврез, которым та обменялась с другой придворной дамой. Мать сообщила сыну об этом эпизоде, и герцогиня была немедленно снята с должности и выслана из Парижа.