Австро-прусская война. 1866 год - Михаил Драгомиров Страница 28

Еще образчик в том же роде — отдел о малой войне, который начинается так: «Под именем малой войны разумеются такие предприятия, при которых с небольшими силами должно достигнуть более или менее важные результаты, а именно: обеспечения своих войск, доставления им шпионов, разведывания, преследования неприятеля, нападения на отдельные посты, как в открытом поле, так и на квартирах», и т.д. Одно определение чуть не на целой странице. Школьно-теоретическое отношение к делу писавшего так и проглядывает из-за каждой буквы этого определения.

В общих замечаниях, которые инструкция прибавляет к этим указаниям, находим, наконец, указание на один из грунтовых принципов военного дела — на товарищество, на круговую поруку; но находим где же? Между пунктами о порядке представления дневных сведений и о том, что чины, которым полагается быть верхом, не должны сползать с коней во время дела… Нетрудно видеть, можно ли человеку, не знающему, в чем суть дела, ознакомиться с ней из подобной инструкции.

Дальше находим, что храбрость офицеров — вещь хорошая, но она должна выказываться в надлежащем случае и в надлежащее время, ибо, — прибавляет инструкция, — «часть, потерявшая своих офицеров, теряет всякое значение в бою». Этого признания довольно для того, чтобы видеть, что австрийское начальство даже и не подозревает о существовании той страшной силы, которая называется личной предприимчивостью всякого солдата, отдельно взятого. Оно и по настоящее еще время воображает, что часть, потерявшая порядок, обращается в толпу, которая ничего не в состоянии сделать. С таким взглядом далее парадного совершенства не уедешь: в бою беспорядок составляет неизбежное явление; следовательно, нужно хлопотать и в мирное время не столько о механическом порядке, сколько о внутреннем, ибо при нем и обращенная в толпу часть сохраняет возможность исполнять возлагаемые на нее назначения.

Впрочем, чтобы быть справедливым, необходимо упомянуть, что не совсем же забыли и о солдате; подумали и об облегчении его…

Так, разрешено дозволять, преимущественно в жаркое время, распускать галстуки и расстегивать пуговицы; разрешено также в промежутки боя подкреплять себя пищей, не выходя, впрочем, из рядов.

Пехота может ложиться на землю, не выходя из рядов, для укрытия от взоров неприятеля. Заметьте, только «может», а не должна: это скорее уступка человеческой слабости, нежели мера, обусловливаемая необходимостью сбережения войск…

И пусть не подумают, чтобы это были пустячные облегчения, — нисколько: чтобы расположить начальников принять их к руководству и в то же время оправдаться в таком вольнодумстве, составитель счел за нужное прибавить:

«Если эти облегчения для войск предписываются высшим начальством, то на них нужно смотреть как на доказательство заботливости начальства о войске, а отнюдь не как на нарушение дисциплины».

Нарушение дисциплины в распущенном галстуке, или в том, что под огнем начальник положит свою часть… При таком складе понятий результаты можно предугадать.

Сказанного довольно для того, чтобы видеть дух инструкции и судить, могла ли она служить полезным руководством для начальников, и могла ли она выйти из-под редакции Бенедека. В ней слышится та же совершенно нота, что и в правиле, вышеприведенном из «Рекрутской Школы», которым предписывается стрелку, располагаясь за деревом, упираться в него левой рукой и левым плечом, и проч.

Одно только принадлежит Бенедеку в этой инструкции: придание штыку преобладающего значения. Но и это великое начало было понято слишком буквально и, при недостатке упорства как в людях, так и в начальниках, повело к тому только, что бросались в атаку почти без подготовки и ни разу не довели дела до конца.