Фавориты Екатерины Великой - Нина Соротокина Страница 28

В честь освобождения Орловым Москвы от чумы на Монетном дворе была отлита памятная медаль, на которой Орлов был изображён рядом с Курцием. Напомню читателю старую легенду, я сама её обновила для себя, заглянув в энциклопедию. Римский юноша Курций в 326 году до н. э. совершил подвиг. В середине Форума вдруг появилась трещина неизмеримой глубины, которую невозможно было заполнить. Прорицатель сказал, что город в величайшей опасности, трещина должна быть заполнена лишь «лучшим благом Рима». Тогда Курций со словами: «Нет лучшего блага в Риме, как оружие и храбрость!» — в полном вооружении сел на коня и бросился в трещину, которая за ним сомкнулась. Медаль украшала надпись: «И таковых сынов Россия имеет». Первоначально слово «сынов» было отлито в единственном числе — «такового сына», но Орлов по скромности попросил императрицу перечеканить медаль. Мол, «таковых сынов» у России много. На радостях Екатерина заложила на берегу Невы Мраморный дворец, он был объявлен «Зданием благодарности» и предназначался в дар Григорию Орлову, но он там никогда не жил.

Война с турками шла к завершению. Екатерина несколько остыла от своих «воздушных замков» и теперь стремилась к заключению мира. В это время и развернулась при дворе интрига — очередная борьба за власть. Во главу угла встали отношения фаворита и Никиты Ивановича Панина. Орлов в роли победителя очень мешал Панину, это касалось и внешней политики, и дел внутренних, особенно внутренних.

На дворе был 1772 год, наследник Павел достигал совершеннолетия. Панин всё ещё лелеял мысль, что если Екатерина не отдаст трон сыну, то хотя бы сделает его соправителем. Наверное, Панин рассчитывал на какую-то личную выгоду, но главным было другое — он искренне любил своего воспитанника и считал, что допуск Павла к трону не только справедлив, но и полезен Отечеству. И для Панина это были не пустые слова. А здесь Орлов всё время путается под ногами и не отходит от императрицы. А за Григорием Орловым стоят братья, а за братьями стоит гвардия — капризная и обидчивая. Мало ли что она выкинет в случае неудовольствия. Услать бы любимчика Орлова куда-нибудь подальше, смотришь, и замену ему можно будет найти.

Итак, императрица хотела мира, мира хотел и главнокомандующий Румянцев, он жаловался на нехватку солдат, отсутствие пополнения, плохое снабжение, лошадей мало, фуража нет, ну, как обычно, хоть и воевали успешно, но устали люди. Австрия тоже успела повоевать, потерпела поражение, замирилась с турками. Те дали при замирении большую субсидию, а потому надеялись, что Австрия начнёт войну с Россией, то есть со своими фактическими союзниками. Англия грозила России войной в случае, если мы не откажемся от Очакова. Сами турки тянули время. Они не были доведены войной до крайности, а потому не торопились с замирением.

России нужен был мир на выгодных условиях. Мы согласны были вернуть туркам уже завоёванную нами Валахию и Молдавию, но требовали свободного плавания и торговли по Чёрному морю, денежной компенсации, уступку города Азова с уездами. Камнем преткновения было наше условие: «Чтоб все татарские орды, обитающие на Крымском полуострове и вне его признаны были вольным и независимыми». Сами «крымские орды» на этом не настаивали, но кто их слушал. У Екатерины были свои виды на Крым.

Неизвестно, кем была выдвинута идея направить Григория Орлова для мирных переговоров с турками. Не исключено, что к этому приложил руку сам Панин. Долго договаривались, где проводить мирный конгресс — Бухарест не подходит, там будет слишком много интриг, против Измаила выступали турки, там, вишь, слишком сыро и комаров много. Остановились на маленьком городке Фокшаны. Заседание наметили на июнь 1772 года. Уполномоченными с русской стороны были граф Г.Г. Орлов и освобождённый из стамбульского плена А.М. Обрезков.

Вооружённый инструкцией Екатерины Орлов выехал из Царского Села 25 апреля 1772 года и направился с посольством на юг. Он ехал полный надежд. Успехи брата Алексея вдохновляли на смелые поступки. Пусть он не воевал на поле брани, не скакал впереди полка, но дипломатия не менее важная вещь на войне. После успеха в Москве в чумной баталии он надеялся и в Фокшанах одержать победу.

Орлов прибыл в Яссы, где размещался главный штаб русской армии и стал ждать развития событий. Вскоре его энтузиазм несколько поугас. Прошёл май, наступил июнь, а турецкие послы всё ещё находились в Стамбуле — ждали изменения обстоятельств в свою пользу. Не дождались, и в конце июля прибыли в Фокшаны. С ними приехали представители Австрии и Пруссии. Орлов сразу заявил, что хотел бы вести переговоры без этих двух государств, посредники ему не нужны. Его заявление попросту не было услышано.

С турецкой стороны выступали Осман-эфенди и Язенджи-заде. Переговоры шли туго. Как и предполагалось, самым трудным был вопрос о Крыме. «Независимость татар по нашему закону вещь непозволительная, — твердили турки. — Мы имеем приказание кончить этот вопрос деньгами». Орлов продолжал настаивать на своём, помня инструкцию Екатерины. Прусский министр не мешал переговорам, австрийский же только и делал, что вставлял палки в колёса — он был на стороне Турции.

Надо ещё учесть, что Румянцев и Григорий Орлов принадлежали, как говорили при дворе, к разным партиям. Орлов-Чесменский и Румянцев-Задунайский никак не могли поделить общую победу. Алексей Орлов неоднократно упрекал Румянцева в медлительности, нерешительности, а Румянцев невзлюбил победителя при Чесме уже за то, что он был братом фаворита. А уж сам Григорий Орлов был для Румянцева человек «случайный», как бы пустое место. Откуда-то возникла устойчивая легенда, что Орлов ехал в Фокшаны, чтобы оттеснить Румянцева, встать самому во главе армии и двинуться на Стамбул, то бишь Константинополь. Во всяком случае, Румянцев в эту легенду верил, а потому боялся Орлова и никак не помогал ему в мирных переговорах.

Две конференции прошли в пустых разговорах, дело ни на йоту не сдвинулось с мёртвой точки. Орлов написал в Петербург, прося указаний. Никакого ответа. Тогда он прервал переговоры и уехал в Яссы, дабы ждать там дальнейших распоряжений. Горячий был человек, что и говорить, а дипломатия — вещь деликатная.

3 сентября пришло письмо от императрицы: «Её величество одобряет решение Орлова и оставляет на его волю, если он ещё в армии находится, продолжить вверенную ему негоцию по её возобновлении и употребить себя, между тем, по его звании в армии под предводительством маршала Румянцева». В этом письме угадывается почерк Панина, он был горячим сторонником Румянцева. Но Орлов не продолжил «вверенную ему негоцию», он вдруг всё бросил и уже 21 августа поскакал в Петербург.

Все исследователи в один голос пишут (и я с ними согласна), что главным побуждением к столь странному поступку были дошедшие сведения, что императрица в его отсутствие, а оно длилось почти четыре месяца, «перенесла своё расположение на другой предмет». Во дворце рядом с государыней словно ниоткуда появился конногвардейский поручик Васильчиков. Это был серьёзный удар, который, с точки зрения Орлова, ни с турками, ни со всей этой дипломатической вознёй не шёл ни в какое сравнение.

Панин писал Обрезкову, который теперь один должен был присутствовать на очередном конгрессе с турками: «Сердечно сожалею, мой любезный друг, о настоящем вашем положении, видя из последних донесений ваших, что новозародившееся бешенство и колобродство первого товарища вашего (читай — Орлова) испортили всё дело». Далее он уверяет Обрезкова, что императрица относится к нему по-прежнему хорошо и всё понимает, а сам Панин надеется, «что вам не будет больше нужды его (Орлова) мечтательные мысли столь уважать, как прежде, ибо его случай совсем миновался». Были, были «мечтательные мысли» — это воздушные замки Екатерины о спасении христианского мира с помощью русского оружия. Орлов всегда был рупором императрицы, и защищал эти идеи со всем страстностью, недаром в каком-то разговоре Орлов грозил Румянцеву виселицей, да ведь чего не выкрикнешь в запальчивости! А здесь и мысли предала, и со двора выгнала.