Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Электрон Приклонский Страница 28

Помпотех Корженков восседает на лобовой броне, свесив ноги в пыльных сапогах по бокам смотрового лючка. Если требуется остановить машину, каблук загораживает середину прямоугольного отверстия, через которое я только и имею возможность видеть мир, то есть вести наблюдение. Это тоже надоело, так как останавливаться приходится то и дело. И потом у меня есть свой командир. Вообще, что за скотская привычка подавать команды ногой, как будто для этого рук нет! И вот, когда я «пилю», усталый, потный и злой, прижимая к себе левый рычаг, отчаянно стараясь одолеть очередной поворот с ходу, без остановки и без включения задней передачи, осточертевший каблучище снова повисает перед моим носом. Закипая от ярости, решаю «не замечать» сигнала и продолжаю нажимать на педаль газа. Вдруг оба помпотехова сапога странно дернулись и, мелькнув перед моими глазами, исчезли. По крыше башни кто-то громко забарабанил прикладом. Остановив машину, высовываю голову из люка наводчика: Корженков лежит навзничь на башне, опрокинутый и прижатый натянувшимся проводом, который зацепил его за шею, и хрипит. Испугавшись, спрыгиваю к рычагам и подаю самоходку назад, а Петров перерубает проволоку на ребре башни – и помпотех освобожден. Отдышавшись, он начинает сипло и тонко ругаться. На его счастье, машина шла не очень быстро и он успел перехватить проволоку, защищая горло, иначе дело могло бы закончиться скверно. Колонна двинулась дальше, и шею, ободранную до крови, помпотеху перевязали уже на ходу. На башню он больше не садился и долго еще дулся на меня.

Весь этот день и три последующих промелькнули как во сне: марш – короткая атака – марш – неожиданная стычка – снова марш вперед или на другой участок. Мы продолжаем наступать днем и ночью, сбивая немца, пытающегося зацепиться за каждый мало-мальски пригодный для обороны рубеж. Иногда противнику это удается, но ненадолго, максимум на несколько часов. За это время взяли Казачью Лопань, Красный Хутор, Дергачи, вступили на территорию Украины. Мы уже действуем в Харьковской области.

По случаю начала освобождения Украины в полку состоялся летучий митинг. Мы только что выбили немцев из какого-то села. Возле машин появился капитан Кондратьев, замполит полка, который часто наведывается к нам. Он и открыл митинг, стоя на крыле самоходной установки:

– Дорогие сельчане, товарищи! Поздравляем вас с первым днем свободы, с возвращением к нормальной, советской жизни! Да, война еще не кончилась, и много трудностей ждет и солдата, и хлебороба впереди, но Красная Армия – армия народа – твердо знает свои задачи и в силах так разделаться с фашистской чумой, что не только вашим детям, но и внукам ваших внуков никогда не придется испытать ужасов войны. Мы обещаем вам это!

А вас, дорогие боевые друзья, поздравляю с первым населенным пунктом, который вы освободили сейчас на многострадальной Украине! Многих своих друзей и товарищей потеряли мы за эти немногие дни... И тем дороже для нас эта малая пядь родной земли, по которой отныне могут ходить без опаски наши советские граждане. Так вперед же, товарищи, на полный разгром немецко-фашистских захватчиков! Кто еще желает сказать?

– Разрешите мне, – раздался голос из негустой толпы солдат и местных жителей. Вышел украинец Клименко, радист, заговорил задумчиво: – И поля таки ж, и балки, и сады, и хаты, и люди... наши люди!

Он поклонился низко старикам и женщинам: «Здравствуйте!» – потом почерпнул широкой ладонью горсть сухой теплой земли и, поднеся ее к лицу, продолжал тихо, но очень слышно:

– Ридна зэмле! Мы вэрнулысь до тэбэ... назовсим!.. Тоби на радисть, маты Вкрайино, поганому ворогови на смэрть! – Он смутился, прижал к груди кулак с землей и, отойдя в сторонку, незаметно смешался с бойцами.

Механик-водитель Кураев:

– Мой дом за тысячи километров отсюда, но враг украинца – это смертельный враг и казаха, потому что Родина у всех нас одна. Клянусь драться за нашу Украину, как за свой отчий дом!

Раздвинув баб и девчат с мокрыми глазами на улыбающихся лицах, медленно подошел к «трибуне», опираясь на длинный посох, высокий высохший дед, с бронзовым лицом в серебряном окладе бороды, с ясными по-детски глазами. Выпрямившись, он неторопливо снял старую выгоревшую брылю с обвисшими полями, кашлянул густо и заключил:

– Добрэ, сынкы, воювалы, добрэ и сказалы. Спасыби вам. И дай вам Бог скорише зныщиты усих фашистив и повэртатыся до дому.

И старый крепко обнялся с нашим капитаном.

Митинг окончился. Женщины торопливо суют солдатам спелые яблоки, синевато-фиолетовые и желтые сливы, красные, как кровь, помидоры, приговаривая ласково: «Что Бог послал, а немец не сожрал».

С головной машины раздался громкий голос капитана Стегленко:

– К машинам! По местам! Заводи!

Колонна боевых машин медленно миновала улицу с бегущими по обочинам и что-то кричащими ребятишками, с девчатами, машущими вслед платочками, и, выйдя в поле, устремилась дальше, набирая скорость.

В один из этих очень жарких (не только из-за солнца) дней сводная батарея нашего полка – всего три машины, – оторвавшись далеко от своей пехоты, остановилась прямо на полевой дороге, на самом верху холма с пологими, спокойными склонами. Дальше двигаться одним было опасно, а отсюда отличный круговой обзор.

Сплевывая мелкий сухой песок, постоянно хрустящий на зубах, экипажи, оставив по наблюдателю на каждой башне, располагаются в куцей тени своих машин для перекура. Водителей без труда можно узнать по воспаленным, покрасневшим глазам.

Знойно и тихо. Над отдаленными холмами струится марево, в начинающей увядать траве упоенно стрекочут невидимые степные музыканты. Время тянется томительно медленно, начинаю клевать носом. Вдруг с последней машины громко крикнули: «Внимание! С тыла подходит наша пехота!» Все лениво повернули головы в ту сторону, где проселок, окаймленный редкими пыльными кустами, делает крутой поворот и скрывается под бугром, но ничего не увидели. Только спустя несколько минут в поле нашего зрения возникла голова, затем плечи – и вот уже одинокая фигурка движется по дороге, вздымая облачка легкой желтой пыли при каждом шаге. Когда солдат поравнялся с нашей небольшой колонной, все мы невольно заулыбались: очень уж мал был ростом и забавно выглядел этот первый вестник нашей славной «царицы полей». Наискось, поперек груди солдатика висел на укороченном ремне ППШ, казавшийся непомерно большим. Из-за автомата выглядывал вздернутый веснушчатый нос и поблескивали живые, совершенно ребячьи глаза. Маленькая пилотка надвинута на бровки, добела выгоревшие на летнем солнце. Обмундирование, однако, перешито по росту и хорошо подогнано, только сапоги великоваты. Вся одежда, от пилотки до сапог, запорошена пылью.

Подойдя к нашей машине, он поздоровался, стараясь говорить басом, но это у него плохо получалось. Заметив наши улыбки, обиженно насупился.

– Эй, солдат! Ты что же, один наступаешь? – весело поинтересовался кто-то из самоходчиков, исподтишка подмигивая товарищам.

– Не, с ротой.

– С какой ротой? Это которая никак не может вырваться из населенного пункта Казачья Лопань? Говорят, она попала там в окружение...