Специалист в Сибири - Рудольф Волтерс Страница 28

Красноводск. Клопы. Бурное плавание. Нефтяные поля.

Проводница-ударница мягкого вагона поезда на Красноводск сначала хотела нас поселить по отдельности в разные купе. Мы воззвали к ГПУ и тогда она отперла четырехместное купе, в котором две постели были заняты. Два похожих на матросов пролетария с сильно пахнущими потом ногами разочаровано поднялись и были явно мало обрадованы помехой. Оба находились, как мы потом выяснили, в интимных отношениях с проводницами.

Там, где русские, там грязь. При всем желании нам не удавалось содержать помещение в порядке. Наши товарищи заботились о том, чтобы селедочные кости и яичная скорлупа в избытке покрывали пол.

Мы опять ехали через пустынную местность, иногда через песчаную пустыню, проехали ночью оазис Мерв, действовавшую тысячелетия станцию для караванов, и на следующее утро были на персидской границе. Целый день мы ехали вдоль границы, мимо высоких гор, отличного естественного защитного вала Персии. Здесь тоже монотонная и совершенно ровная, невероятно широко раскинувшаяся равнина граничит с круто вздымающимися горами, которые своими мягкими линиями и прозрачными коричневыми и голубыми тонами напоминают картины К. Д. Фридриха. ^[22] Очень редко видна человеческая фигура. Время от времени вдали показывается караван верблюдов и иногда вдоль пути — пара конных туркменов, которые, когда поезд проезжает мимо, останавливают своих проворных коней и неподвижно замирают на фоне горизонта. Несмотря на сильную жару, они носят огромные головные уборы цилиндрической формы из овечьей шерсти, белые, коричневые, черные.

Через 36 часов, к вечеру, после того как поезд с трудом преодолел небольшие горы, мы подъехали к городу Красноводску. К тому времени мы уже проехали 4300 километров за 156 часов (разумеется, не считая больших остановок). Это давало солидную среднюю скорость в неполные 28 км в час.

На вокзале мы поторговались с носильщиком, который доставил наш сильно съежившийся к тому времени багаж в порт. Стояла ужасная жара. Никакого движения воздуха. Мы отыскали единственный отель и получили каждый по лежанке в комнатах на 7–10 человек. Здесь ужасно грязно. Мы совершаем прогулку по городку. Это маленькое убогое место, приблизительно на 10 000 жителей, стоит прямо на берегу моря, которое как зеркало блестит на солнце. Берег образует здесь большую бухту и своей формой напоминает о Неаполе. Здесь тоже обрываются в море с двух сторон зубчатые скалистые горы, и у оконечностей полуостровов торчат из воды отдельные скалы — мини-Капри. Но как же здесь все безнадежно. Ни дерева, ни зеленого стебля, только песок и скалы.

Как тюремная колония, лежит это убогое и забытое Богом поселение вдали от всех культур и цивилизаций. Гавань маленькая и незначительная, на возвышении лежит пара нефтяных цистерн. Город плавно поднимается от моря но склонам голых гор. К вечеру спадает жара, и поднимается ветер, который заволакивает все облаками пыли. Мы отправляемся в маленький ресторан около отеля. Уже 8 вечера, и еды там больше нет. Разливают плохое пиво, которое стоит 8 рублей литр и к тому же теплое. Наши запасы подходят к концу, и надо посмотреть, что нам удастся достать, потому что оба пропуска в магазины для иностранцев пропали вместе с моим бумажникам. В следующей лавке для иностранцев, которая нас ждет в Баку, мы не сможем ничего купить, поэтому должны пытаться делать это на свободном рынке.

В отеле наши комнаты полны товарищей. Это русские, командировочные советского рыбного треста. Они встречают нас дружески, предлагают сигареты, леденцы и чай, и вскоре мы уже оживленно беседуем. Кто-то принес кучку раков и грызет их. Сейчас еще грязнее, чем утром. Русские и сами это видят, у них юмор висельников:

— Неплохо мы живем в нашем раю, да? Десять рублей на питание в день, пятнадцать рублей стоит обед, неплохо, совсем не плохо.

Я ложусь одетым на грязную постель.

— Клопы? — спрашиваю у соседа.

— Не десять, не сто, армейский корпус, — смеется он, и мне не остается сказать ничего другого, как:

— Nitschewo.

Что можно сделать? Я уже привык к этим зверушкам, которым особенно нравится импортная кровь иностранцев. Но то, что я пережил в эту ночь не поддается никакому описанию. К рассвету маршем явились целые батальоны — это была ужасная ночь.

Мы завтракали утром на море. В отеле было для этого слишком грязно. На бедном рынке мы купили горку раков за 10 копеек, полуфунтовую буханку хлеба за десять рублей и расположились на скалах за городом. Здесь дул приятный ветер. После полудня должен был отплыть наш корабль, и мы обсуждали то, что нам рыбаки вчера рассказали о штормах. Каспийское море, которое мощно разгоняет ветры с гигантских равнин Казахстана и Сибири, принадлежит к бурным морям. Но плавание продлится только 20 часов — у нас хватит на это мужества.

Во время плохого ужина в гостиничной пивной, мы знакомимся с одним врачом, который едет из Баку в Бухару. Он турок, учился в Германии и привез свою жену в Россию во времена хорошей конъюнктуры 1927-го года. Она тогда отказалась от гражданства — и теперь не может больше уехать в Германию. Оба недовольны.

— Собственно говоря, Бухара принадлежит Турции как и весь Узбекистан, — тихо сказал мне турок, — Язык, обычаи — все турецкое. Мы не останемся в России навсегда.

Он симпатичный парень, и мы пробыли вместе до самого отплытия.

Около 4 часов дня захватили багаж и пошли к закрытому причалу. Здесь расположились тысячи людей. Через час на корабль погрузили партию вымытых беспризорных от 15 до 25 лет под охраной военных. Затем начали пропускать через ворота людей группами по 20 человек. При каждом запуске ужасная толкотня, драки и ругань. Часом позже взошли, наконец, на корабль и мы. Посудина — «Коллонтай» — древняя и грязная. ГПУ обеспечило нас самым лучшим — трехместной каютой, которую мы делили с туркменской дамой, похоже имевшей с ГПУ родственные связи.