От Терека до Карпат - Владимир Коломиец Страница 28

По случаю приезда Никиты мать и жена собрали праздничный ужин. Накрыли на большом столе у печки. Марина особенно старалась, чтобы угодить мужу, она не сидела на месте. То приносила еду, то расставляла посуду, то снова убегала на двор. Огромный стол ломился от яств. Тут и птица, и копченое мясо и сало, и рыбы, соленья. На самом видном месте – графин, рубинового цвета. В нем вино.

– Сядь, посиди, чего там бегаешь, – сказала невестке мать, любуясь сыном.

– Сейчас, подложу еще, а уж тогда, – скромничала Марина, а сама не могла насмотреться на мужа.

– Спасибо тебе, Марьюшка, ласточка моя, – протянул руку Никита и поймал жену за передник.

– Да отстань, – игриво дернулась она, но не отошла и придвинулась животом к его плечу.

– Расскажи, как там, на войне? – спросила она.

– Расскажу, расскажу, – как вы тут?

– Ночью, – согласно толкалась жена животом

А по другую сторону, держа за руку отца, восседал его сын – Лешка. Жуя привезенные гостинцы, он внимательно рассматривал отца, восхищенно любуясь. Он заметно подрос, вытянулся и даже возмужал.

«Гарный будет казак!» – подумал Никита. А сын внимательно рассматривал его офицерские погоны и награды.

Стали подходить гости.

– Ну, Ивановна, с прибытием сына, – едва открыв дверь, весело поприветствовал их атаман станицы – Щербина. – Здравствуй, Никита Петрович! Здравствуй!

Он расцеловался, пригладил усы и сел на лавку.

– Вона как вознесся, офицер! Царю-батюшке, видно, верой-правдой служил? Ну-ну! Рассказывай, георгиевский кавалер, за что крест повесили?

Никита налил в стаканы.

– За встречу, Федор Алексеевич! Почти полтора года не виделись. А о кресте не будем, потом расскажу. Одно скажу: лиха повидал вдосталь.

– Да-а! – атаман посерьезнел. – Истину говоришь. Спасибо, живой воротился… По единой, за твой приезд.

Выпили. Стали подходить еще люди, пошли разговоры.

– Расскажи, Никитушка, как там война идет, – попросил опять атаман. – Бьет, говорят, нас немец и плакать не дает?

– Как не бить, братцы, у него и пушек больше, и снарядов, а о пулеметах не спрашивай. Да и генералов наших не поймешь. Случается, бой к концу, вроде победа за нами, а они команду к отступлению подают.

И уже тихо:

За что кровь проливаем, спроси – не знаю.

– Ну, ты это брось! – насупившись, сказал атаман. – Казак всегда за царя-батюшку был, а ты – не знаю? Испокон веку отцы наши и деды говорили: «Страха не страшусь, смерти не боюсь, лягу за царя, за Русь!»

– Верно, атаман, и я так думал. Но посмотри, какую я листовку привез. В госпитале один офицер дал.

Никита вытащил из кармана листовку и подал атаману. Тот поднес ее к лицу и стал медленно читать. Но потом остановился.

– Бред! Это работа предателей? – и он разорвал листок. – Раньше у казаков сердце за батьковщину болело, а теперь оно как телячий хвост мотается.

– Время другое наступает, – вступил Никита.

– Оно, может, и так, – ответил атаман, – но не дело нам кацапов ^[5] слушать, их записочки читать. Не пропало бы казачество?

– Вот это добре, – подхватил кто-то. – Вот это по-нашему. Пошли нам, Господи, что было в старину.

– Дай Бог, дай Бог, – благодарил атаман присутствующих, – чтоб не позабыли терцы славных наших традиций. Это нам не простится.

– Не горюй, атаман! Казачество еще не упало. Или ты уже не веришь?

– Народ портится, вот что меня беспокоит, – отвечал атаман. – И у нас слишком много любопытных и недоброжелателей. Слышу я и тут нелепые шепотки. Некоторых охватывает странное равнодушие: эта катавасия, мол, долгая, теперь уже любой конец был бы хорош! О, люди, люди.

– Слава героям-терцам! – провозгласил кто-то тост.

– Ваше здоровье, казаки! – поддержал его атаман. – Господи – проговорил он, – не оставь казачество, прикрой нас своей десницей.

И стал вспоминать, куда только его самого не гонял с родного Терека воинский долг. Сколько потер конских седел, пожил в казенных домах, покозырял начальству.

Затем атаман рассказал Никите, что казаки-старики, участники русско-турецкой и японской войн, на свои пожертвования приобрели для церкви икону Св. великомученика Георгия Победоносца и отслужили молебен и панихиду по убиенным на поле брани. А на сходе казаков отдела все, позабыв горе и невзгоды войны, выразили желание идти и теперь по царскому зову на поле битвы.

Горячая кровь ударила в голову Никите. Заколотило в висках от полубезумной мысли, как бывало в конной атаке, в рубке, когда человеком владеет смесь отваги и помрачения.

– Но за что такие потери, – с горечью произнес Никита и стал рассказывать о положении на фронте.

3

Отчего и почему пошла война, народ, конечно, не знал, но слухов было много.

– Князья дерутся, а у нукеров головы летят, – говорили между собой горцы. – Цари, кайзеры и герцоги ссорятся, а народ за это кровью расплачивается.

Старики в аулах так рассказывали о причинах разгоревшейся войны. Война между Россией и Германией началась из-за русской царицы. Германский император будто бы пригласил в гости своего кунака – русского царя с женой. По этому случаю, как это заведено у государей, закатили пир с музыкой и танцами. Вино лилось рекой, а сотни слуг едва успевали подавать к столу разные яства. Когда все были во хмелю, пьяный сластолюбивый германский царь, разгоряченный вином и близким соседством русской царицы, ущипнул ее за недозволенное место. Русский генерал, заметив эту непристойную выходку германского императора, встал на защиту чести своего государя. Он не побоялся, что находится на чужой земле, смело подошел к германскому царю и на виду у всех влепил ему оплеуху. Германский генерал в свою очередь тоже не стерпел такого оскорбления и стукнул русского генерала. Вслед за генералами вступили в драку русские и германские солдаты, охранявшие своих царей во время пира. Драка эта выросла в большую войну. Война – это, конечно, не пьяная свалка на пиру.

Тут вместо кулаков пошли в ход сабли, винтовки, пулеметы и пушки.

– Вот так и началась эта заваруха, – сокрушенно качая головой, заканчивал какой-либо горец разговор на базаре.

Хотя эта история, выдуманная кем-то от начала до конца, ничего общего не имела с причинами возникновения войны и напоминала собой наивную сказку, слушавшие верили в нее, как, впрочем, и во многие другие небылицы.

– Проклятые правители, – в сердцах говорили слушавшие, – едят, пьют и худа не знают. Их бы заставить работать до семи потов за кусок хлеба, тогда не стали бы с жиру беситься.