Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка - Оксана Киянская Страница 28

Характеризуя же поведение в заговоре Сергея Муравьева, Бестужев показывал, что «чистота сердца» и бескорыстие его друга «были признаны всеми его знакомыми и самим Пестелем (курсив мой. – О.К.)». При этом он отмечал, что своими «отношениями» с Пестелем погубил Муравьева-Апостола: «как характера он не деятельного и всегда имел отвращение от жестокостей, то Пестель часто меня просил то на то, то на другое его уговорить».

Из показаний Бестужева-Рюмина не видно, что он был в чем-то не согласен с «Русской Правдой». Содержание «Русской Правды» он знал хорошо и довольно точно излагал на следствии. Введение в России конституционной республики, отмена крепостного права, десятилетняя диктатура Временного верховного правления – все эти крайне радикальные для той эпохи положения Бестужев-Рюмин в целом одобрял ^[187].

Как и Пестель, Бестужев полагал, что далеко не все современники готовы разделить подобные взгляды. Людей надо убеждать, а для убеждения хороши все средства, даже и не вполне честные. Судя по ходу и итогам его организаторской деятельности в заговоре, эту истину он усвоил неплохо.

В тайной организации Бестужев был известен как непревзойденный оратор. Многие «южане» на следствии вспоминали его выступления на различных совещаниях заговорщиков; существовали и письменные варианты этих «речей» – так называл свои выступления сам Бестужев-Рюмин. «Пламенным оратором», который «имел агитаторские способности, чувствовал их в себе и любил говорить», называла Бестужева-Рюмина М. В. Нечкина ^[188]. О «неистовой страсти», которой были пронизаны «речи», писал Н. Я. Эйдельман ^[189]. М. К. Азадовский даже утверждал, что они должны «занять свое место в истории русской литературы» ^[190].

Именно ораторские способности помогли в 1823 году молодому заговорщику провести переговоры о совместных действиях Южного и Польского патриотического обществ.

Собственно, платформа для объединения обществ была. Согласно «Русской Правде» Польша в случае победы русской революции получала независимость, а независимость поляки считали главной целью своего заговора. «Итак, по правилу народности (иначе говоря, согласно праву наций на самоопределение. – О.К.) должна Россия даровать Польше независимое существование», – гласил программный документ Южного общества.

Но одно дело – теоретические рассуждения о «правиле народности», а совершенно другое – решимость действовать практически. Руководители заговора на юге, заслушав доклад Бестужева-Рюмина, согласились на переговоры с поляками. Но решать вопрос о предоставлении Польше независимости, согласившись на отторжение от России немалых территорий, они еще не были готовы. «Его предложение было даже поводом некоторого негодования между сочленов», – показывал на следствии Волконский. А генерал Орлов, судя по его показаниям, узнав о переговорах, сказал Бестужеву: «Вы сделали вздор и разрушили последнюю нить нашего знакомства. Вы не русский; прощайте» ^[191].

Бестужева-Рюмина это не остановило. Похоже, он считал, что независимость Польши – не слишком высокая цена помощи поляков при подготовке и проведении русской революции. В сентябре 1823 года он совершает «вояж в Вильно», где, по показаниям Матвея Муравьева-Апостола, «должен был снестись с одним посланным от польского общества» ^[192]. География последующих переговоров Бестужева-Рюмина с поляками прослеживается по показаниям Волконского: кроме Вильно – «Киев, Житомир, Васильков и Ржищев».

Сам Бестужев-Рюмин свидетельствовал, что в переговорах с поляками Сергей Муравьев практически не участвовал, «ни во что почти не входил» ^[193]. Показания эти вполне достоверны. Согласно анализируемым Л. А. Медведской архивным источникам Муравьев действительно редко присутствовал на совещаниях с поляками и довольствовался ролью наблюдателя. По показаниям польского заговорщика, подполковника Северина Крыжановского, «Муравьев говорил мало, и хотя я всегда обращал речь к Муравьеву, но Бестужев не давал ему отвечать, а только сам все говорил».

Бестужев-Рюмин подтверждал слова поляка: «Муравьев виделся с Крыжановским в то же время, как и я. Но в дела ни с ним, ни с Городецким (другой эмиссар Польского патриотического общества. – О.К.) не вмешивался». Естественно, если бы Муравьев стремился активно участвовать в дискуссии, Бестужев-Рюмин вряд ли мог «не дать» ему это сделать.

Роль Бестужева в переговорах с поляками оценила и Следственная комиссия: ему ставилось в вину «составление умысла» «на отторжения областей от империи», в то время как Сергей Муравьев оказывался виновен лишь в «участии» в этом умысле ^[194].

Переговоры с Польским патриотическим обществом проходили успешно. Бестужев предложил полякам заключить устный договор, текст которого он представил для окончательного утверждения в Директорию ^[195]. Согласно этому договору Польше предоставлялась независимость, при этом поляки могли «рассчитывать на Гродненскую губернию, часть Виленской, Минской и Волынской». Кроме того, русские заговорщики брали на себя обязанность «стараться уничтожить вражду, которая существует между двумя нациями».

Поляки же, в свою очередь, обязаны были признать свою подчиненность южной Директории, начать восстание в Польше одновременно с восстанием русских, помешать великому князю Константину вернуться в Россию, блокировать расквартированные на территории Польши русские войска, не давая им выступить. Польское патриотическое общество обязывалось предоставить русским заговорщикам сведения о европейских тайных обществах, а также после победы революции «признать республиканский порядок» ^[196].