Олег Стриженов и Лионелла Пырьева. Исповедь - Олег Стриженов Страница 28

Мне некогда было ходить по улицам, чтобы прохожие могли лицезреть известного киноактера – все время отнимала работа. К тому же специфика профессии заставляла постоянно жить в особом микроклимате. К примеру, снимаюсь в Ленинграде. Меня поселяют в одну из двух гостиниц – «Европейскую» или «Асторию». Обе принадлежат «Интуристу», куда не войдешь просто так с улицы.

Жизнь протекала в родной стране, как за границей, лишь изредка приходилось сталкиваться с обыденной действительностью. С кем я мог познакомиться в «Европейской»? Только со знаменитостями, приезжавшими с концертами в расположенную напротив филармонию или по другим делам – Людвиком Стаковским, Ваном Клиберном, Анной Маньяни, Марселем Марсо.

Но полностью освободиться от навязчивых поклонников, в которых одновременно уживались обожание своего кумира и ненависть к нему, не удавалось, даже живя в этом особом мире.

Обедаем как-то в Одессе в ресторане с Копеляном – мы с ним снимались в фильме о летчике Сергее Уточкине. Времени у нас в обрез – скоро опять спешить на съемки. Подходит так называемый поклонник.

– Разрешите к вам присесть?

– Не надо, – просишь его, – у нас осталось несколько минут на обед, ждет работа. Видите, даже грим не смыли.

– Но я поговорить хочу.

– Извините, нам на самом деле некогда.

– Да вы наш самый-пресамый любимый артист! – восторженно воскликнул поклонник, завороженно глядя на меня и вскинув вверх руки.

– Хорошо, спасибо, – отвечаю. – Только уж простите нас, дайте закончить обед.

Не унимается, еще несколько раз повторяет, что я его любимый артист, и напрашивается на беседу.

– Все, хватит, отойдите от стола! – не выдерживаю я. – Вам ясно сказали, что нам некогда.

Поклонник горделиво выпячивает грудь и смачно произносит по адресу своего любимого артиста, то есть меня:

– Зараза!

Копелян от неожиданности просто покатился со смеху и чуть не свалился со стула.

– Вот это называется народная любовь, – продолжает хохотать он, – вот это признание в любви!

– Это еще что, – смеюсь в ответ, – бывают экземпляры еще колоритнее.

Вечером зайдешь в ресторан – совсем проходу не дают. Подходит незнакомый молодой человек под руку с девушкой и, перепутав даже мое имя, развязно то ли предлагает, то ли требует:

– Алик, потанцуй с моей невестой.

Другой поклонник подсаживается за столик.

– Как вы мне понравились в фильме «Сорок первый год»!

– При чем тут «Сорок первый год»? – удивляюсь.

– Как же, помню, вы отлично сыграли в картине о сорок первом годе.

Он даже не знает, что «Сорок первый» – это фильм о Гражданской войне, о сорок первом человеке, убитом Марюткой.

Очередной поклонник, желая поблагодарить меня за роль поручика Говорухи-Отрока, запутался в словах и говорит:

– Спасибо вам за роль белорусского офицера.

Наверное, он имел в виду офицера белой гвардии.

Как-то Михаил Пуговкин с завистью заметил:

– Тебе, Олег, все-таки проще, твои герои гордые, и поклонники стесняются тебя хоть немного, не ведут себя с тобой запанибрата. А меня просто хлопают по плечу и зовут: «Пойдем, Мишка, выпьем!»

То есть, если у тебя в фильме роль выпивохи, значит, ты и в жизни пьяница и с тобой нечего церемониться.

Однажды после премьеры «Белых ночей» ко мне в номер гостиницы постучали днем, когда я отдыхал. Открываю. Стоят несколько человек с бледными нездоровыми лицами наркоманов.

– Что вам? – спрашиваю.

– Слушай, мы твои поклонники. Как ты здорово умеешь торчать! Травку куришь с толком!..

– Нет, ребята, я не по этой части. Идите отсюда. Я не курю ваше зелье.

– А в кино чего ж так правдиво получилось? – оторопели они.

– Значит, артист хороший. Спасибо за комплимент.

И закрыл дверь. Видно, они галлюцинации Мечтателя в «Белых ночах» приняли за мое собственное наркотическое опьянение.

Среди поклонников, конечно, встречается много женщин, их даже большинство. Но женщина по природе своей скромнее мужчины, она не станет к тебе приставать как банный лист. Ей труднее решиться подойти к актеру, она чаще может отважиться лишь написать ему. Например, что видела его на гастролях, хотела взять автограф, но вдруг устыдилась отнимать время у знаменитого и занятого человека.

Мужикам легче, они выпьют – и весь стыд, если он был, тотчас пропадет. Начинают в ресторане, насмотревшись в кино на чужие обычаи, пересылать тебе бутылки. Может быть, среди знакомых подобное выглядит пристойно, но когда получаешь поллитровку от чужого человека, недоумеваешь: неужто он думает, что я, если захочу, сам не в состоянии купить бутылку? Становится неприятно, что тебя как будто зачисляют в алкоголики. Неужто пославший бутылку не в силах понять, что актер не может «бухать», он обязан, когда работает, каждый день выглядеть здоровым, с ясным умом человеком. Ведь даже пьяницу пьяный артист сыграть не сможет, получится неприглядное кривляние, мутный взгляд, плохая дикция – и больше ничего.

Есть чисто театральная публика, которая не пропускает ни одной премьеры и воспитана на лучших образцах нашего искусства. Есть поклонники одного определенного актера. Большинство из них тоже достойные почитатели театра и кино, легко отличают плохую игру от хорошей. Есть случайный зритель. Диапазон его обширен – от полного профана, пришедшего в театр выпить пива и поглазеть на публику, до людей, чутких к каждому проявлению истинного искусства.

Академик Жан Кокто – сценарист-режиссер. Учитель Жана Маре