История Галльской войны - Гай Юлий Цезарь Страница 28

48. Цезарь одобрил мнение Лабиена и, хотя вместо трех легионов должен был ограничиться двумя, однако решил поспешить, зная, что вся надежда на спасение оставалась в быстроте действий. Длинными переходами двинулся он в землю Нервиев. Там от пленных он узнал об опасном и крайнем положении, в каком находятся войска Цицерона. Цезарь обещанием больших наград убедил одного Галльского всадника доставить к Цицерону письмо; оно было писано по-гречески, чтобы в случае, если бы оно и досталось неприятелю, он не мог узнать о намерениях Цезаря. Он приказал посланному, если нельзя будет пройти в лагерь, бросить туда письмо с дротиком, завязав его в ремень ^[7]. В письме Цезарь извещал Цицерона, что он идет к нему на помощь с легионами, и убеждал его защищаться с прежним мужеством. Галл, видя, что в лагерь пройти было бы опасно, бросил, как ему было приказано, в лагерь письмо Цезаря на дротике. Случилось, что он вонзился в башню и в течение двух дней не был замечен нашими; на третий день один воин увидал его и принес к Цицерону. Он собрал воинов и при них прочитал письмо Цезаря к их великой радости. Притом уже в отдалении видны были зарева зажженных войсками Цезаря деревень; это обстоятельство уничтожило всякое сомнение насчет приближения легионов.

49. Галлы, узнав от своих лазутчиков о приближении Цезаря, сняли осаду и со всеми силами пошли навстречу Цезарю; количество их простиралось до 60 тысяч человек. Цицерон, пользуясь этим обстоятельством, опять выпросил у Вертикона, о котором мы говорили выше, Галла для того, чтобы отправить письмо к Цезарю, в котором он советует ему соблюдать на походе все меры осторожности, так как все силы неприятельские обратились к нему, оставив его лагерь. Это письмо в полночь было доставлено к Цезарю; о его содержании он тотчас дал знать воинам и ободрял их к предстоявшему сражению. На следующий день на рассвете Цезарь с войском двинулся вперед, но не успел пройти четырех миль, как увидел обширную долину, перерезанную ручьем, и на той стороне большие неприятельские силы. Было бы весьма опасно сразиться с превосходящим в численности неприятелем при неблагоприятных условиях местности. А потому Цезарь, зная, что войска Цицерона освободились от осады, и не видя необходимости спешить, остановился и избрал как можно более благоприятное место для лагеря. Хотя он сам по себе был очень невелик (наших было едва ли 7000 человек), особенно при отсутствии обоза, но Цезарь сделал его еще меньше, с умыслом сузив промежутки между палатками, с целью внушить неприятелям мнение о крайнем своем бессилии. Между тем он отправил во все стороны разъезды отыскать удобнейший путь для перехода через долину.

50. В этот день оба войска оставались на своих местах, только небольшие стычки конницы происходили у водопоя. Галлы поджидали к себе не подошедшие еще подкрепления. Цезарь же надеялся вызвать неприятеля к себе по эту сторону долины, обнаруживая мнимую робость, и заставить его принять сражение у своих укреплений; в случае же если бы он и не преуспел в этом, то, разведав местность, хотел найти безопаснейший путь к переходу через долину и речку. На рассвете неприятельская конница подвинулась к нашему лагерю и завязала бой с нашей. Цезарь с умыслом приказал своим всадникам отступить и удалиться в лагерь; вместе с тем он отдал приказание насыпать вал повыше, заваливать ворота и, исполняя все это, обнаруживать как можно более суетливости и суматохи, как будто все это делается под влиянием страха.

51. Неприятели, видя во всем этом ручательство успеха, перешли на нашу сторону и выстроились к битве в самом неудобном месте. Наши с умыслом сошли с вала; Галлы пододвинулись еще ближе и со всех сторон стали бросать стрелы внутрь наших укреплений; они послали трубачей прокричать: «Если кто-либо, Галл или Римлянин, хочет к ним перейти, то может без опасности до третьего часа, по прошествии которого это будет уже невозможно». Галлы с презрением смотрели на наших. Они полагали, что наши уже не могут выйти через лагерные ворота, хотя они были для виду завалены только одним слоем дерна, и потому одни из них осыпали вал, другие заваливали ров. Тут Цезарь стремительно ударил со всем войском изо всех лагерных ворот и выслал конницу; неприятель так поспешно обратился в бегство, что даже и не думал о сопротивлении; множество было убито, и все обезоружены.

52. Цезарь остановил дальнейшее преследование, видя, что местность покрыта лесами и болотами; ему хотелось оставить это место без малейшей потери, и действительно, не потеряв ни одного человека, в тот же день он пришел в лагерь Цицерона. С удивлением увидел он сделанные неприятелем башни, осадные орудия и укрепления. При осмотре Цицеронова легиона оказалось, что едва десятый человек не был ранен. Это обстоятельство показало и степень опасности, в которой находились наши воины, и силу их мужества. Цезарь осыпал похвалами Цицерона и его легион; особо отличившихся храбростью сотников и военных трибунов, по свидетельству Цицерона, он поименно призывал к себе и похвалил. Пленные сообщили Цезарю все подробности о несчастье, постигшем Сабина и Котту. На другой день в собрании воинов Цезарь упомянул о случившемся, утешал и ободрял воинов; он сказал им, что перенести его должно тем великодушнее, что случилось оно по вине и неблагоразумию легата и что по благоволению богов бессмертных и вследствие личного мужества воинов это несчастье заглажено, а торжество неприятеля было так же недолговременно, как и наше огорчение.

53. Между тем молва о победе Цезаря через землю Ремов с невероятной быстротой достигла Лабиена, так что хотя до зимних квартир Цицеронова легиона было около 60 миль и Цезарь прибыл туда в исходе девятого часа, но уже в полночь у ворот нашего лагеря раздались радостные крики Ремов, поздравлявших Лабиена с победой. Когда известие об этом пришло к Тревирам, Индутиомар, предполагавший на следующий день напасть на лагерь Лабиена, ночью пустился бежать и все войска отвел обратно в землю Тревиров. Цезарь приказывает Фабию с его легионом идти на прежние зимние квартиры, а сам остается с тремя легионами зимовать в трех зимних лагерях в окрестностях Самаробривы. Вследствие же сильных волнений в Галлии Цезарь решил всю эту зиму провести у войска. Узнав о несчастье Сабина и его смерти, почти все Галльские народы замышляли войну, рассылали во все стороны гонцов и посольства, советуясь, как лучше поступить и откуда начать войну; ночью в пустынных местах у них бывали совещания. Почти вся зима прошла для Цезаря в постоянных тревогах; редкий день не присылали к нему гонца с известием о новых совещаниях и волнениях Галлов. Легат Л. Росций, назначенный командиром тринадцатого легиона, донес Цезарю, что племена так называемой Арморики собрали было большие силы для нападения на его лагерь и подошли к нему на расстояние не более восьми миль, но, получив известие о победе Цезаря, они так поспешно удалились, что отступление их правильнее можно считать бегством.

54. Впрочем, Цезарь призвал к себе старейшин каждого Галльского племени; одних он стращал наказанием, говоря что он знает об их замыслах, других убеждал оставаться верными, и таким образом ему удалось большую часть Галлии удержать в повиновении. Однако Сеноны, весьма могущественное и пользующееся большим влиянием у Галльских народов племя, замыслили с общего согласия убить Каварина, которого Цезарь поставил над ними царем (во время прибытия Цезаря в Галлию над Сенонами царствовал брат Каварина Моритасг, как и все их предки пользовались царской властью). Каварин, узнав об угрожавшей ему участи, бежал; Сеноны преследовали его до границ своих земель и лишили его и царской власти, и отечества. Они отправили послов к Цезарю с предложением удовлетворения; но когда Цезарь приказал явиться к нему всему их сенату, они ослушались его приказания. Для этих диких народов важно было подать первый пример неповиновения, а вслед за тем последовала такая быстрая перемена в их расположении, что изо всех племен Галлии остались верными только два, Эдуи и Ремы, пользовавшиеся всегда особым уважением Цезаря (первые за постоянную и опытами доказанную преданность к народу Римскому, вторые – за недавние важные услуги, оказанные в Галльских войнах); все же прочие волновались. И, по моему мнению, это было нисколько не удивительно, как по многим иным причинам, так особенно потому, что Галлы с крайним огорчением видели утрату своей древней воинской славы, которой они гордились перед прочими народами, и необходимость покоряться власти народа Римского.