Записки разумного авантюриста. Зазеркалье спецслужб - Иосиф Линдер Страница 28

Вообще все последующее время мы больше молчали, чем общались, а говорили большей частью о каких-то сиюминутных вещах. Только с течением времени, теперь, когда от событий меня отделяет четверть века, мне кажется, мы очень тепло и даже трогательно оберегали друг друга в тех непростых обстоятельствах.

Грузовик катится по африканской равнине, перескакивая через неровности почвы. Мотор надсадно воет, с трудом переваривая не самый чистый и пригодный для езды бензин, но другого у нас просто нет. Рессоры жалобно стонут от нагрузки, на зубах скрипит песок, и пыль забивает нос и глаза. Мы уходим от погони. Нет ничего более цельного и емкого, чем погоня, когда все твое существо обращается в действие независимо от того, кто преследует, ты или тебя. Это две части одного и неразделимого целого.

Казалось, этот скрип песка на зубах будет преследовать нас всю оставшуюся жизнь. Ноги нестерпимо ныли при каждом шаге. Но не идти было нельзя. Двигаться – это все, что нам оставалось делать. Проводники то появлялись, то исчезали в окружающих нас зарослях буша.

Мы тащились, как два наполеоновских гренадера, по чужой дороге, по чужой земле, которая никогда не будет нашей, но по которой мы были обязаны идти до конца. Вспомнились наши машины. Сколько их мы уже успели поменять за это время и какую хорошую службу они нам сослужили! Как было бы хорошо сейчас ехать, пусть даже в облаке вездесущей пыли, но ехать, а не идти. Я улыбаюсь своим мыслям и смотрю на своего товарища.

– Ты что, Борисыч, перегрелся? У тебя такой смешной и глупый вид, – удивленно глядя на меня, через силу роняет слова Валерка.

– Ты на себя посмотри, доходяга, – парирую я, смеясь. – Мы ведь дошли. Понимаешь, Валерка? Дошли.

Он останавливается и, тяжело дыша, смотрит в ту сторону, куда указывает рукой один из наших проводников. Мы видим знакомые очертания военного лагеря, родные цвета нашего камуфляжа и привычные силуэты отечественной военной техники. Наши!

Старший проводник приближается к нам и, прощаясь, пожимает нам руки. Его сухая, сильная ладонь словно генерирует силу и уверенность. Мы устало, но радостно улыбаемся, и наши проводники впервые за все время отвечают нам широкой белозубой улыбкой людей, честно и до конца исполнивших свой нелегкий долг. Как прекрасно, что они у нас были и что они провели нас через этот чертов Черный континент. Даже не через, а сквозь! Сколько же мы прошли, а точнее, сколько мы продрапали? Уму непостижимо! Я пытаюсь представить географическую карту и прочертить на ней подобие нашего маршрута. Получается с трудом. В голове крутится только одна мысль – мы дошли. И что бы нам потом ни предстояло пережить, сейчас это было лучшее, что могло с нами случиться.

На десятый день после возвращения в лагерь я попрощался с Валеркой: за мной прислали самолет, и высокие штабные чины услужливо сопроводили меня до аэродрома. Полет, еще полет, потом еще один полет, и вот наконец после четвертой пересадки я лечу в Москву. Родной город встретил меня дождем, больше похожим на слезы от безысходности и боли невозвратных потерь.

Шеренга

С Валеркой встретиться мне больше не довелось. Военная судьба в лице его начальства могла забросить его куда угодно и с какими угодно целями. Надеюсь, что он остался таким же сильным и честным человеком, каким я знал его тогда, в середине восьмидесятых.

Борису предстоял долгий и нелегкий путь восстановления. Он с честью преодолел все трудности и, что самое главное, сохранил разум и не озлобился. Мой друг детства оказался сильным и цельным человеком. Через несколько лет после нашего приключения он удачно женился, в его счастливой семье растут дети. Мы видимся очень редко. Обычно в те дни, которые означают что-то важное только для нас. Мы встречаемся практически в одном и том же месте. Мы почти не разговариваем во время этих встреч. Для нас важно просто увидеть и почувствовать друг друга, вернуться в то состояние, которое мы пережили много лет назад.

Мы молча пьем маленькими глотками крепкий сладкий кофе, сваренный в турке на горячем, слава богу, не африканском, песке, запивая его свежевыжатым соком лимона и грейпфрута. Эта гремучая смесь напоминает нам обо всем, что мы пережили. Я не спрашиваю, чем занимается Борис сейчас. Он тоже не задает мне подобных вопросов. Это совершенно не важно. Важно, что мы есть и что мы не забываем о тех событиях, которые через четверть века остаются в нашей памяти такими же значимыми для нас, такими же живыми, как и тогда. Встреча заканчивается так же скромно и просто, как и началась. Мы молча встаем и, глядя друг другу в глаза, крепко пожимаем руки. В этом рукопожатии и взгляде заключается все, и даже больше того, что мы могли бы сказать словами.

И только ком предательски подкатывает к горлу да сердце немного щемит каждый раз… Память не дремлет…