Война роз. Троица - Конн Иггульден Страница 28

При отсутствии ветра было немного теплей, хотя Вестминстерский дворец и в погожие-то дни был местом сырым и холодным. После езды Генрих все еще обильно потел. Сейчас он – великолепно мрачный, с непокрытой головой – шел, позвякивая шпорами, длинной анфиладой, ведущей в его комнаты с видом на реку. По дороге он напряженно подыскивал верные, желательно угрюмые и грозные, слова, которые надо будет сказать нынешнему «защитнику и радетелю» его королевства. К этому времени Генрих уже знал, что Ричард Плантагенет королевство не погубил, не пустил по ветру и не разорил войной. Со слов лордов получалось, что Йорк, пока государь грезил и дремал в Виндзоре, не допустил ни голодных бунтов, ни восстаний, да и вообще никаких напастей. Сложно объяснить, почему эти новости разжигали в короле холодный гнев, но, несмотря на неясность причины, в этом чувстве имелась и своеобразная польза. Монарх не должен позволять себе расслабиться, пока не отстранен от власти человек, фактически сидящий на его троне и правящий от его имени.

После подъема по длинной лестнице Генрих был вынужден остановиться и отдышаться в ожидании, пока уймется дрожь в мышцах. Отчасти для того, чтобы скрыть свою нужду в отдыхе, он стал раздавать приказания. Бекингему он указал держать наготове гонцов, чтобы вмиг доставили в Тауэр приказ об освобождении Сомерсета, как только Печать снова окажется в руках у государя. По строю был прогнан многократно повторенный возбужденными голосами приказ вызвать из комнат хранителей Печати. Срочно.

Во рту у Генриха пересохло. Он поднес руку к горлу и кашлянул. Ему тут же без слов протянул фляжку стоящий за его спиной Дерри Брюер. Король, тоже молча, взял ее и при первом же глотке шумно поперхнулся, густо, до слез покраснев: там оказался виски.

– Это лучше, чем вода, государь, – тонко и знающе усмехнулся Дерри. – Сил сразу прибавится.

Король негодующе полыхнул глазами, но сменил гнев на милость и, прежде чем вернуть фляжку, сделал еще один крупный глоток: напиток в самом деле действовал и уже растекался по жилам благостным теплом. Не зря кое-где его называют «живой водой».

Еще один длинный лестничный пролет вывел Генриха на этаж, где располагались его собственные покои. Он шел, набирая ход, а слуги впереди торопливо открывали створки дверей. Вот здесь был суд над бедным Саффолком, Уильямом де Ла Полем – его тогда приговорили к изгнанию, а затем, сразу после отплытия из Англии, настигли и убили на море. Эти события Генрих теперь воспринимал как сквозь дымку, словно бы они происходили с кем-то совсем другим, посторонним, уже тогда шедшим ко дну забытья. Проходя по анфиладе, Генрих сознавал, что ум его чист; что душа словно вырвалась из тесного плена, а те призрачные путы порваны в клочья. Мысль о, не дай бог, повторном забытье остужала сознание зыбким змеистым холодком, словно у моряка, выброшенного из пучины на спасительную сушу, который оглядывается и вдруг видит, что ступни ему все еще лижут барашки темных волн.

– Боже, укрепи, – вполголоса пробормотал Генрих, входя в комнату и ухватывая глазами двоих, готовно встающих в приветствии.

Ричард Йоркский слегка раздался, отяжелел с той поры, как они последний раз виделись. Уже совсем не тот гибкий молодой человек, каким был когда-то. Но ухожен, чисто выбрит, и силой веет от его широких плеч и мускулистых ног. Ричард, граф Солсбери, значительно старше Йорка, но по-прежнему жилист (сразу видно человека с Приграничья), а на щеках здоровый румянец. При виде графа Перси Солсбери заметно помрачнел, но в следующую секунду оба они вместе с Йорком опустились на одно колено и склонили головы.

– Ваше величество, несказанно рад вновь вас видеть в добром здравии, – елейно-почтительным тоном произнес Йорк, когда король жестом велел им встать. – Я молился за вас вплоть до этого дня и нынче же прикажу звонить здравицы во всех церквах на вверенных мне землях.

Король полоснул по нему взглядом, между тем понимая, что отчасти гневается именно за то, что, заняв место временщика, Йорк проявил себя на нем весьма достойно. В сущности, изыскивать какую-то вину в лорде-протекторе и его канцлере было не к месту, но тут Генриху вспомнился Сомерсет, томящийся сейчас по приказу Йорка в ожидании суда и неминуемой казни. Это подействовало укрепляюще. Вообще злобность была Генриху не свойственна, но в эту минуту он упивался высотой своего положения.

– Ричард, герцог Йоркский, – чугунным медленным голосом выговорил он. – Я повелел, чтобы в эту комнату была сейчас же доставлена королевская Печать. Ее ты передашь в мои руки. Сразу после этого я отрешаю тебя от должности Защитника и Радетеля королевства. Твой канцлер граф Солсбери тоже отстраняется. Моим повелением те, кого ты взял в заточение, будут освобождены. А их место займут те, кого ты выпустил на волю!

От этих слов короля Йорк побледнел, как под ударом хлыста.

– Ваше королевское величество. Я действовал сугубо в интересах страны, пока вы… – он замешкался, подбирая слова, которые б не резали слух, – пока вы были нездоровы. Моя верность, моя преданность короне непогрешимы.

Он быстро и зорко взглянул из-под опущенных бровей, оценивая изменения, произошедшие в этом человеке, что сейчас столь холодно и властно, с царственной повадкой поглядывал вокруг. Король Генрих помнился ему рохлей и душой, и телом, с желаниями, не выходящими дальше смиренной любви к молитве и тишине. А этот… Этот действительно был непреклонен в своей воле, хотя и бледен как воск.

Ответить Генрих не успел: за спиной у него в комнату влетели четверо носчиков Печати с серебряным ларцом, при котором пребывали неразлучно. Судя по тому, как они отдувались, по дворцу их гнали бегом. «Держатель воска» выставил ларчики на стол заметно дрожащими руками.

– Открой это, Ричард, – кивком указал Генрих. – Подай мне мой собственный образ, мою Печать.

Йорк с глубоким вздохом подчинился. Ему с трудом верилось, что перед ним он, тот самый человек. Приказы звучали столь четко и непререкаемо, что впору даже усомниться. Куда делся тот безбородый юноша? Кто пришел вместо него, такой жесткий и надменный? Из ларчиков достали шелковые мешочки, где позвякивали заветные серебряные половинки. Потянув за тесьму, Йорк вынул их и положил королю на ладонь.

– Благодарю тебя, Ричард Плантагенет, герцог Йоркский. Теперь вы оба можете удалиться, пока я снова вас не призову. Оставьте меня. Ну а если будете молиться, то молитесь, чтобы лорд Сомерсет в Тауэре пребывал все еще в целости и сохранности.

Йорк и Солсбери с глубоким поклоном вышли – бок о бок, со всем тем натянутым достоинством, которое им удавалось сохранить. Граф Перси проводил их взглядом, полным несказанного удовлетворения.

– Этот день я буду помнить долго, ваше величество, – грубовато польстил он. – День, в который вы вернулись повелевать, вышвырнув прочь всех этих негодяев и их прихвостней.