Запечатанное письмо - Эмма Донохью Страница 28

Гарри пожевал измочаленную зубочистку, затем почистил зубы домашней зубной пастой, отдающей горьковатым привкусом хинина. «Нелл, Нелл!» Только сегодня днем она поддразнивала его, говорила, что ему нужно пойти к парикмахеру и подстричь бороду. А потом у нее внезапно начался сильный жар.

Сейчас Хелен в спальне у девочек. Любящая мамочка бросается к ребенку, да только с опозданием на целых три часа. Несмотря на ее раздражительность и переменчивое настроение, Нелл и Нэн больше любят мать, Гарри это знает и всегда знал. Что ж, это естественно, ведь дети многого не понимают. Он хотел бы потихоньку, чтобы не потревожить Нелл, открыть дверь и вытащить жену на площадку. И там уже встряхнуть ее с такой силой, чтобы у нее лязгнули зубы, а из ярких рыжих волос посыпались шпильки. Но он только кряхтит и натягивает длинную крахмальную ночную рубашку. Ночной колпак он не надевает, сегодня ему и без того жарко.

У него по-настоящему мужская комната, из обстановки только кровать и комод, наследство дальних предков. Да еще кувшин и таз, над которым он наклонился, чтобы смыть остатки липкого медицинского сиропа. (Похоже, он не принес Нелл заметного облегчения.) Он не позволил Хелен захламить его комнату дурацкими безделушками и так называемыми «предметами искусства»: ее вкус граничит с вульгарностью. Гарри содержал свою комнату в строгом порядке, как каюту на корабле. Когда он был молодым лейтенантом на «Бритоне» и его ноги высовывались дальше койки на целых шесть дюймов — товарищи по плаванию придумали ему даже два прозвища: Долговязый Гарри и Код Великан, — у него возникла блестящая идея приколотить к ней ящик для башмаков, который вылезал в соседнюю каюту и упирался в изголовье одного офицера. Он вспоминает об этом сейчас, присаживаясь на сделанную по заказу длинную кровать красного дерева. В те ночи, когда натертые ступни молодого Гарри упирались в переборку каюты, он был счастлив, о чем и писал каждую неделю родителям, но ему и в голову не приходило, что то были самые счастливые годы его жизни.

Он думает о горящем от жара личике Нелл, словно слышит ее страшный, с хрипом кашель. Но сейчас она спит, и, если проснется, о ней позаботится сиделка, а если вдруг ей станет хуже… «Нет-нет, ей не станет хуже! — глухо стонет он. — К утру она начнет приходить в себя». У нее сильный организм. Обе дочки унаследовали крепкое здоровье Кодрингтонов, а со стороны Смитов — способность быстро восстанавливать силы.

Он не против того, чтобы у него была отдельная комната, скорее ему это даже нравится. Нигде не валяются сброшенные платья и дамские чулки. Насколько Гарри понял из намеков знакомых мужчин, многие супруги имеют отдельные комнаты. С точки зрения мужей, постоянное близкое общение вызывает скуку и утрату ощущения новизны, интереса друг к другу; с точки зрения жен, как правило, страсть сопутствует лишь первым годам супружества, а затем уступает место привычке. Гарри прочитал много научных книг и журналов и несколько лет назад наткнулся на убедительную теорию о том, что после того, как женщина перестает рожать, ее стремление к плотским утехам угасает.

Кроме того, одному ему спится гораздо удобнее и спокойнее. (В редких случаях, когда потребности заявляют о себе, он по-своему удовлетворяет их, что, по его мнению, несмотря на все предрассудки на этот счет, нисколько не угрожает его здоровью.) Все, что Гарри желал бы получать от жены, — это постоянное приветливое общение. Его мечтой был дом-гавань, теплый очаг. Но это все равно что желать луну с неба.

«Серьезно заболела Нелл, немедленно возвращайся»… Ему вдруг пришло в голову, что Хелен просто пренебрегла его телеграммой. И бог с ней, если бы заболел он сам, но Нелл, ее младшая, ее последыш… Неужели девочки стали для Хелен только пешками в борьбе против него? Тогда это означает новую, еще более мрачную стадию их отношений.

Гарри дотянулся до масляной лампы, но не погасил ее. Он слишком возбужден и не сможет заснуть. (Вот так порой родители теряют своих детей, думает он; засыпают, а утром служанка будит их страшным известием.)

Он перевернулся на спину и попробовал применить старый прием перечисления кораблей, на которых служил. Самый первый, «Наяда», легкий фрегат для преследования пиратов во время алжирской войны. Затем «Азия», под командованием его отца сэра Эдварда, в Средиземном море. Потом «Бритон». «Орест», обычный шлюп, но на нем Гарри впервые служил капитаном, поэтому он ему особенно дорог. После него был «Тэлбот», один из самых плохих кораблей, известных под названием фрегат: с низким расстоянием между палубами и допотопными пушками. «Я бы с удовольствием поджег эту вашу дряхлую посудину, Кодрингтон», — как-то сказал ему сэр Роберт Стопфорд. Затем «Святой Винсент», флагманский корабль его отца. Он снова ходил в Средиземное море на фрегате «Фетида», славном военном корабле. Ливорно, Флоренция… Хелен. Нет, о ней он не станет думать.

Интересно, она уже вернулась к себе? Она не из тех матерей, которые будут сидеть у постели больной дочки всю ночь напролет, раз рядом есть сиделка, которой за это платят. Неужели она уже беззаботно спит? Нет, нужно выбросить ее из головы, иначе он не уснет. Потом «Ройял Джордж», старый трехпалубный корабль с гребным винтом, приспособленный и к паровому двигателю. В 1856-м Гарри перевелся на «Алжир» в качестве командующего эскадрой канонерских лодок, но наступивший мир вынудил его вернуться домой. В 1857-м служба на Мальте: важный пост, хотя и на суше. Затем возвращение в Англию.

Каким будет его следующее судно? Если, конечно, будет.

Нет, ничего не помогает.

Вытянувшись на постели и наблюдая за игрой отраженного света лампы на потолке, он прислушивался к звукам в доме. Затем нажал репетир в часах, и они отбили без четверти двенадцать.

Его беспокоила какая-то смутная мысль. Он встал и перенес лампу на комод, чтобы еще раз прочитать телеграмму, полученную от Хелен: «Мисс Ф. просила меня остаться на обед с ее родителями». Посыльный принес ее сразу после семи, когда на Экклестон-сквер был уже подан обед. Нелл с красными щеками лениво тыкала вилкой в баранину; Гарри, который не видел у нее ничего серьезного, кроме насморка, сделал ей замечание, и она заплакала. Он потрогал ей лоб и испугался — так он пылал. Через полчаса он отправил посыльного на почту со своей запиской: «Серьезно заболела Нелл, немедленно возвращайся». Получается, что к восьми Хелен должна была наверняка получить телеграмму. Если Фидо попросила ее остаться на обед с некоторым опозданием, примерно около семи — что весьма необычно для хозяйки дома, — могли гости к восьми уже приступить к десерту? Но даже если и так, даже если у Хелен возникло необъяснимое желание отведать сладостей, когда она уже знала, что ее ребенок лежит в жару, от которого ночью может умереть, что заставило ее просидеть еще целых три часа за кофе и разговорами с преподобным из Хэдли и его женой?

Гарри одним движением погасил лампу, вернулся к кровати, но не лег. Его душила ярость. Он сел на край кровати, уставившись в темноту.

«Разве ты не получила мою телеграмму?» — задал он ей естественный вопрос. «Конечно», — сказала она своим мелодичным голосом. И внезапно его осенило, что она солгала. Существует лишь одно объяснение, которое соответствует фактам. Он должен признать: Хелен любит дочерей. Если бы умирал Гарри, она могла бы спокойно сидеть в гостях и отпускать свои сомнительные шуточки, но телеграмму о болезни дочери она никогда не проигнорировала бы. Следовательно, она ее просто не получила, но сочла нужным сделать вид, что получила. Потому что вечером ее не было в доме мисс Фейтфул на Тэвитон-стрит. (Гарри нашел ее адрес в справочнике, пока посыльный ждал, почесывая в затылке.)