Истории торговца книгами - Мартин Лейтем Страница 28

В годы учебы в Школе восточных и африканских исследований Лондонского университета я как-то раз уснул за столом в библиотеке. Предыдущим вечером я засиделся допоздна, работая над эссе, а Судан начала XIX века действует как превосходное снотворное. Я спал, упершись лбом в стол, – как сейчас помню мягкую дерматиновую обивку. Пробуждение стало одним из самых прекрасных моментов, которые мне когда-либо доводилось пережить в библиотеке: очнувшись от глубокого сна, я оказался в межгалактической гипнагогической реальности. Это ускользающее состояние – не то сон, не то явь – любопытным образом связано с мировой душой, что доказывает внешний вид обитающих там мифических существ – инкубов, суккубов, а также более благожелательных созданий. Самые разные мыслители, от Ньютона до Бетховена, черпали идеи из гипнагогических видений.

Уже проснувшись, но все еще в полудреме, я сидел в библиотеке Школы восточных и африканских исследований, испытывая такое чувство, будто оказался в самой настоящей Александрийской библиотеке, ощущение растерянности и пребывания в бесконечности. Карл Юнг отчетливо уловил связь с библиотечным подсознательным, увидев сон о недавно почившем друге: тот подвел его к стеллажу, где на самой верхней полке лежала книга в красном переплете – названия было не разобрать. Утром, вспомнив сон, Юнг навестил вдову своего друга и впервые вошел в его библиотеку. Там, на верхней полке, он нашел книгу в красном переплете под названием «Наследие умерших» (The Legacy of the Dead). Юнг ощутил успокоение, сочтя это явным знаком того, что труд его друга, так или иначе, его переживет.

Куда мы отправляемся во снах, если не во вселенскую библиотеку? Это бесконечно огромное хранилище, должно быть, похоже на мозг – своего рода лабиринт со множеством коридоров, где слышится потрескивание передающих электрические сигналы синапсов, появляются и исчезают мифические создания, где все безгранично и в то же время неведомым образом взаимосвязано – нечто среднее между «Лабиринтом фавна» ^[107] и «Мастером и Маргаритой». Интересно, что два автора, писавшие о лабиринтах, – Хорхе Луис Борхес и Винфрид Георг Зебальд – не только являлись воплощением интернационализма и символом свободы от предрассудков (ослепший полиглот и ссыльный немец), но также оба обожали «осиротевшие факты» и оба писали истории о библиотеках, влияние которых имело вселенский масштаб. «Вавилонская библиотека» Борхеса – сама по себе настоящая вселенная, а Национальная библиотека в Париже, описанная Зебальдом в «Аустерлице», стояла на том месте, где гибли жертвы холокоста. Однажды я видел, как ощущение вечности захлестнуло другого человека: в 1996 году заслуженный сибирский ученый Ольга Харитиди ^[108] должна была выступать в моем четырехэтажном книжном магазине, но едва мы поднялись наверх, туда, где должна была происходить встреча с читателями, как по ее лицу ручьями полились слезы. С некоторым трудом она отозвалась на мои настойчивые попытки выяснить, что стряслось: «Это все книги… Их тут так много, и кто угодно… может просто взять и… прочесть их». Полагаю, говоря «кто угодно», она имела в виду и писателей, и читателей, и сами книги, и вселенную. Это глубокое ощущение единства с другими носит мистический характер, его не описать словами, но можно постичь в окружении слов. Сделать выдох в библиотеке – это одно, сделать вдох – другое, а новый выдох вновь будет не похож на предыдущий.