Эдвард Мунк. Биография художника - Атле Нэсс Страница 28

В то время в моде была кристаллография. Стриндберг провел несколько экспериментов, фотографируя процесс кристаллизации. Одним из ведущих ученых в области кристаллографии тогда считался Хельге Бекстрём, будущий муж Рагнхиль Юль, который впоследствии станет добрым другом Мунка. Со временем Мунк и сам создаст своеобразную доморощенную натурфилософию, в которой процесс кристаллизации будет играть не последнюю роль.

Не успел Стриндберг уехать, как в «Черном поросенке» появился новый возмутитель спокойствия. Это был Станислав Пшибышевский – поляк, говорящий и пишущий по-немецки. Он изучал медицину и написал несколько книг культурфилософского характера – о Шопене, Ницше и Уле Ханссоне. Во время дискуссий он поражал собеседников своими экстремистскими воззрениями; кроме того, он прославился неслыханным дотоле исполнением музыки Шопена. Пшибышевский открыто жил с уроженкой Польши Мартой Фердер, в прошлом феврале у них родился сын. Но это не помешало ему без памяти влюбиться в Дагни Юль, а ей – в него. Естественно, это вызвало вспышки ревности со стороны других ее поклонников.

В этом обществе было не принято проводить разделение между видами искусств. Стриндберг рисовал, Мунк писал, Пшибышевский играл на фортепьяно. Поддерживался постоянный контакт с молодыми немецкими поэтами, например с Рихардом Демелем ^[43] и Максом Даутендеем ^[44]. Все причастные к искусству скандинавы, посещая Берлин, также считали своим долгом заглянуть в «Поросенка». Среди них можно назвать Хольгера Дракманна ^[45], Гуннара Хейберга, финна Тавастшерну ^[46]. Эту компанию просто переполняли творческие импульсы. Любовные хитросплетения в среде «Поросенка» и вокруг нее послужили толчком к созданию многих художественных произведений – как Мунка, так и Стриндберга, и Пшибышевского.

Эти картины и романы имеют мало общего с «репортажами» в стиле «пиши-свою-жизнь». Непосредственным материалом для них стала эмоциональная атмосфера, накал страстей, ощущаемый в воздухе. В знаменитой картине «Ревность», созданной несколько лет спустя, Мунк придает ревнивцу на заднем плане черты Пшибышевского, в то время как мужчина, которого полуобнаженная женщина соблазняет на фоне символической яблони, напоминает самого художника. Картина, в свою очередь, перекликается со стихотворением в прозе Пшибышевского «Всенощная», где тот описывает «беззвучный, сатанинский половой акт», происходящий где-то в глубинах психики. Мотивы и эпизоды, оставшиеся от этого беспокойного времени, стали своего рода общим художественным капиталом – «цитатами из жизни», которые потом использовались во многих художественных произведениях.

Лихорадочная жизнь «Поросенка», может быть, и стимулировала Мунка творчески, но никак не экономически. Организованные поздней осенью 1892 года в импровизированном порядке выставки по провинциальным городам не принесли особой прибыли. И Мунк привез свои картины обратно в Берлин. В декабре он снял для них помещение в «Эквитабль-Паласт». На этой выставке была по крайней мере одна новая картина – портрет Стриндберга.

Кредиторы дышали Мунку в спину. Целый год его преследовал некий фотограф по фамилии Кайзер с требованием вернуть долг в размере примерно ста марок, а пока суд да дело, долг, как это свойственно долгам, обрастал процентами. Все же в мае в безнадежном финансовом положении Мунка вроде бы появился просвет. Торговец картинами из Дрездена Лихтенберг загорелся идеей организовать выставки Мунка в Мюнхене и Вене. Мунк представил 52 картины. По условиям контракта, оставшиеся после оплаты расходов деньги делились поровну между Мунком и Лихтенбергом, но в случае продажи картины Лихтенберг был готов удовлетвориться десятью процентами комиссионных. Мунк получил аванс и, довольный, вернулся в Берлин.

Должно быть, представитель Лихтенберга Фердинанд Мораве был большим оптимистом. Расходы на организацию выставки в Мюнхене, включая аванс Мунку, составили 2009,76 марки, в то время как доходы – ровно 658 марок. Судя по всему, это повлияло на решение отменить выставку в Вене. Как Мораве выразился в письме к Мунку от 12 сентября: «Делать это за свой счет, как в Мюнхене, я больше не намерен».

Но еще до этого Мунку удалось продать небольшую картину «Дождь в Кристиании» за скромную сумму в сто марок. Покупатель был весьма интересной личностью и лишним доказательством того, что круг знакомств Мунка вышел за тесные пределы скандинавской общины. Звали покупателя Вальтер Ратенау, он интересовался живописью, и у него были деньги.

Ратенау, человек разносторонне одаренный, происходил из высококультурной еврейской семьи. Возможно, Мунк познакомился с ним через переводчика Ибсена Юлиуса Элиаса, у которого бывал в гостях. Ратенау получил естественно-научное образование, но хотел стать офицером прусской армии. Евреев же в армию не брали. Тогда Ратенау занялся коммерцией и скоро стал во главе крупного концерна. Он занимался живописью, рисовал, писал прозу, общался с людьми искусства, дружил со многими из них. Однако в историю Вальтер Ратенау вошел по другому, трагическому поводу – будучи уже министром иностранных дел Германии, он погиб от руки убийцы, и это было самое громкое политическое убийство периода между двумя мировыми войнами.

Ратенау был представителем пусть и очень небольшого, но вполне реального круга коллекционеров, интересующихся новейшим искусством. Люди с пытливым умом и независимым капиталом, они стремились дистанцироваться от главенствующего в обществе мелкобуржуазного вкуса. В сфере искусства они, «руководимые желанием высмеять истеблишмент и заявить о своей независимости от авторитарного общества», могли на практике продемонстрировать свое несогласие с большинством. Многие из них были евреями.

Таким образом, у Мунка имелись причины оставаться в Берлине. Он пользовался определенной известностью, был своим в творческой, хотя и беспокойной среде, ему удалось наладить контакт с потенциальными покупателями. Но вот с живописью все шло не так гладко. В письме датскому другу и коллеге он признается: «Эта зима оказалась весьма беспокойной для меня… я отчаянно нуждаюсь в тишине и покое и хотел бы пожить где-нибудь на природе – здесь у меня не получается толком поработать». Однако недостатка в грандиозных идеях он не испытывает: