Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны - Хаим Бермант Страница 28

«Я возмутилась и сказала, что этого она носить не будет. На что он самым грубым образом заявил мне, что, если она не наденет медальон и не будет носить его постоянно, ее в ближайшее же воскресенье увезут в монастырь…

Услышав об этом, Изабелла изумила меня своим спокойствием; она сидела не шевелясь и, казалось, решила не говорить ни слова, которое могло бы еще больше его ожесточить. Конечно, она надела медальон, ибо не так уж это важно, какой в нем кусочек металла. Но как же печально, что юная девушка должна претерпевать такую борьбу. Она была бледна как смерть прошлым вечером, когда скандал утих и отец ее уехал».

Если инцидент и имел какие-то последствия, то в первую очередь только укрепил узы между матерью и дочерью. К тому же она, будучи из рода Голдсмидов, обладала самостоятельным умом, и навязать ей свое мнение было нелегко. Двое младших детей, однако, находились в непосредственной опасности:

«Моя главная и самая настоятельная тревога – это Сержи и Боли, мои младшие любимцы; ибо я уверена, что, если бы Анри мог какой-либо уловкой увести их с моих глаз, он бы непременно их окрестил, и тогда, мне кажется, по здешним законам, я, не являясь католичкой, лишилась бы права опеки над ними и их, конечно же, совершенно забрали бы у меня».

Недостатка в таких примерах, когда католические власти отнимали детей у родителей-евреев, не было, даже если оба родителя принадлежали к иудейской вере. Буквально в том же году ее брат Фрэнсис участвовал в акциях протеста против именно такого похищения еврейского ребенка в Италии. Это было дело семьи Мортара. Следовательно, страхи Рейчел не были воображаемыми. Более того, ее муж пытался изолировать ее от контактов с внешним миром. Он перехватывал письма ей и ее детям, заменил их гувернантку, набожную лютеранку, католичкой. Он пытался избавиться и от двух англичанок-протестанток, которых его жена привезла с собой в качестве горничных, и нанять вместо них французских католичек. Она, как могла, боролась с его происками, но он шаг за шагом изматывал ее.

«Вчера я сказала ему, что, если бы не дети, я бы не выдержала такой жизни; он сказал, что я могу уезжать, если хочу, и что не нуждается в моих деньгах. Что он уговаривал меня вернуться, потому что ему нужны были дети. Думаю, сейчас его цель в том, чтобы измучить меня и заставить уехать, и тогда, как ему кажется, он сможет поступить с детьми, как ему заблагорассудится. Но в этом он ошибается, я готова ежечасно сносить новые муки, и оторвать детей от меня можно только силой».

У Рейчел оставался только один надежный путь к спасению – побег. Сначала она решила уехать с гувернанткой и тремя детьми якобы покататься за городом, после чего повернуть и во весь опор мчаться в Дьепп и оттуда в Брайтон, но она опасалась, что это может вызвать подозрение. Поэтому разработала более тщательный план. Она поедет в одной карете, гувернантка и дети – в другой, а их багаж последует за ними в третьей. Все они встретятся в Сен-Жермене, пересядут в другую карету и поедут на Северный вокзал.

Трудно понять, почему кавалькада карет должна вызвать меньше подозрений, чем одна, и зачем вообще это рандеву в Сен-Жермене. Графине явно очень нравилось строить эти заговорщические планы, но, несмотря на их изощренность, она с детьми все-таки добралась до Лондона без происшествий.

К тому времени, как она отправилась в путь, в тайну было посвящено уже достаточно народу, чтобы муж прознал о ее замыслах, но, если это и случилось, он не пытался их сорвать. Более того, чем глубже вникаешь в обстоятельства дела, тем отчетливей создается впечатление, что скандалами и угрозами он просто хотел измотать жене нервы, чтобы отделаться от нее и вернуть себе свободу. После их бегства он даже не пытался связаться с нею или требовать вернуть детей. Возможно, всеми его мыслями нераздельно завладела миссис Фитцджеймс. Он продолжал вести жизнь блестящего вельможи в Париже, получал ордена и титулы, бился на дуэли с Кавуром и умер в 1871 году вскоре после краха империи. Было нечто почти символическое в том, когда он умер, как будто почувствовал, что не подходит для жизни в республике.

Графиня поселилась в доме возле Гайд-Парк-Гарденз, в районе Лондона, который облюбовала для себя Родня. Рейчел стала посещать Западнолондонскую реформированную синагогу, но, вероятно, сочла ее слишком современной, и в 1884 году она и двое ее сыновей, Элим и Сергей, перешли в сефардскую синагогу на улице Бевис-Макс. В 1863 году ее дочь Изабелла вышла за Горацио Лукаса, художника и друга Кристины и Данте Габриэля Россетти, и овдовела десять лет спустя. Она увлекалась верховой ездой и до самой старости любила проскакать на лошади по Роттен-Роу. По-видимому, французская культура была ей ближе, чем английская, и она так и не отвыкла называть богослужение в синагоге французским словом le messe. Оба ее брата Сергей и Болеслав умерли в неизвестности. Второму посвящена книга Г.К. Честертона, где автор предполагает, что он отказался от веры матери ради веры отца.

В Элиме, старшем, было что-то от колорита, энергии и сумасбродности отца, но ничего от его доходов. Он учился в Лондоне в Университетском колледже и после учебы хотел поступить в Корпус королевских инженеров, а потом (по крайней мере, так гласит семейное предание) отправился сражаться к Гарибальди, но из-за слабого зрения ему пришлось обратиться к менее героическим занятиям, и в конце концов он стал инженером-строителем и надзирал за крупными общественными проектами на Балканах и в Леванте.

Элим вернулся в Англию в 1880-х и посвятил себя жизни сельского джентльмена. Он посылал статьи на деревенские и спортивные темы в разные журналы, например в Country Gentleman, Horse and Hounds и Vanity Fair. Он часто писал о еде, старался поднять уровень английской кулинарии и продвигал эту кампанию в своем собственном доме. Обед у д’Авигдора мог немало потрепать нервы: жена и шестеро детей напряженно и неподвижно сидели в ожидании, не вызовет ли какое-то блюдо неудовольствие хозяина дома. Если это случалось, он выбегал из столовой в приступе ярости и порой не возвращался целыми неделями.

Он написал несколько романов под псевдонимом Скиталец, которые привлекли благосклонное внимание публики и значительное число читателей. Все это были истории из сельской жизни о величественных особняках и широких полях, о баронетах и сквайрах и веселом деревенском люде, мучительно пошло-сентиментальные, однако кое в чем раскрывающие жизнь в Англии и характер самого автора. Пожалуй, самой успешной из его книг была «Прекрасная Диана». Ее герой по имени сэр Генри Банском, с его страстью к охоте, придирчивыми вкусами и постоянными долгами, буквально был списан д’Авигдора.

Элим также составил проспект для Новозеландской Мидлендской железной дороги, который в своем роде тоже относился к художественному вымыслу. «Акционеры компании могут поблагодарить судьбу за свою исключительную удачу», – писал он. Возможно, ему нравилась ирония, заключенная в этой фразе, потому что он сам владел значительным числом акций и ничего не мог с ними поделать. Памфлет по сути своей был образчиком бесстыдного впаривания. Железная дорога разорилась в 1895 году, выплатила 25 процентов по долгам и ничего по обычным акциям.

Он пробовал себя и в других предприятиях, которые оказались не более успешными. Его политические взгляды соответствовали образу жизни, и, в отличие от большинства Родни, он был тори. Элим приобрел активную радикальную газету Examiner, чтобы продвигать политику тори, но, как только прибрал ее к рукам, она почти тут же вылетела в трубу.