В.И. Ленин. Полная биография - Владлен Логинов Страница 278

Обо всем, что происходило в Горках, естественно, докладывали Сталину, и 11 июля в 12 часов он приехал сюда сам. Позднее, в статье «Тов. Ленина на отдыхе», опубликованной в «Правде» 24 сентября 1922 года, Иосиф Виссарионович рассказывал: «Тов. Ленин во время моего первого свидания с ним в июле, после полуторамесячного перерыва, произвел на меня именно такое впечатление старого бойца, успевшего отдохнуть после изнурительных непрерывных боев и посвежевшего после отдыха. Свежий и обновленный, но со следами усталости, переутомления.

“Мне нельзя читать газеты, – иронически замечает тов. Ленин, – мне нельзя говорить о политике…” Тут же смеется над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике… Процесс эсеров, Генуя и Гаага, виды на урожай, промышленность и финансы – все эти вопросы мелькают один за другим. Он не торопится высказать свое мнение, жалуясь, что отстал от событий. Он главным образом расспрашивает и мотает на ус. Очень оживляется, узнав, что виды на урожай хорошие»²⁰⁸⁰.

Запись Кожевникова добавляет существенные детали. Во время свидания (с 12.30 до 13.30) Владимир Ильич «немного волновался, но свидание прошло совершенно гладко. Оно было продолжительнее, чем предполагалось, т. к. трудно было его остановить. Владимир Ильич остался очень доволен свиданием».

Записал Кожевников и впечатления Сталина: «На тов. Сталина свидание произвело благоприятное впечатление, и он нашел Владимира Ильича в гораздо лучшем состоянии, чем предполагал. Он мало отличался от Владимира Ильича до болезни». Врачи тут же учли это: со следующего дня, с 12 июля, Ленину разрешили прогулки в саду и в парке.

Более подробно Кожевников пишет и о содержании беседы: «Вечером В.И. вкратце рассказывал мне о содержании разговора. Говорили об урожае – он ожидается очень хороший, только еще не выяснено, во сколько раз он превысит прошлогодний.

Затем В.И. сообщил, со слов Сталина, что к эсерам будет применена условная амнистия, т. к. они заявили на суде, что будут продолжать вооруженную борьбу с Советской властью. Если они это действительно заявили, то это бестактно или даже глупо с их стороны и, конечно, при таких условиях другого приговора быть не может. Будет сдержано обещание, данное в Берлине, высшая мера наказания не будет применена, но амнистия будет условная. Если борьба возобновится, то амнистия будет аннулирована…»²⁰⁸¹.

В этот вечер он лег рано и в хорошем настроении. Но в три часа ночи разбудила гроза, а когда она кончилась, вороны раскричались так, что было уже не до сна. Владимир Ильич обдумывал вчерашний разговор, и что-то в нем его зацепило. Был в беседе сюжет, который как-то проскочил среди других текущих дел.

Сталин рассказал, что немецкие врачи, обследовав руководящую верхушку партии и Советов, пришли к выводу, что большинство из них за прошедшие годы потрепали здоровье и нуждаются в лечении. Вот и порешили сократить число функционирующих членов Политбюро, а остальных отправить на отдых.

Была, видимо, затронута еще одна тема – о бывших оппозиционерах. Во всяком случае, рассказывая Кожевникову о разговоре со Сталиным, Ленин почему-то вспомнил о том, что Пятаков вместе с Бухариным, Радеком и другими «левыми» выступал против Брестского мира. «Теперь это деление сгладилось», – заметил Владимир Ильич. То, что все это проскочило в разговоре со Сталиным как бы между прочим, Ленина насторожило. Так уже было в марте, накануне XI съезда, когда информация о реорганизации аппарата и новой роли Секретариата ЦК была погружена в «вермишель» текущих назначений и перемещений.

Утром 12-го, до прихода врачей, Ленин не диктует, а впервые сам пишет письмо Каменеву – не о суде над эсерами и даже не об урожае: «т. Каменев! Ввиду чрезвычайно благоприятного факта, сообщенного мне вчера Сталиным из области внутренней жизни нашего ЦК, предлагаю ЦК сократить до Молотова, Рыкова и Куйбышева с кандидатами Каменев, Зиновьев и Томский. Всех остальных на отдых, лечиться. Сталину разрешить приехать на августовскую конференцию. Дела замедлить – выгодно, кстати, и с дипломатической точки зрения. Ваш Ленин.

P.S. Приглашаю на днях Вас к себе, хвастаю моим почерком; среднее между каллиграфическим и паралитическим (по секрету).

P.P.S. Только что услышал от сестры о бюллетенях, вами обо мне выпущенных. И хохотал же! “Послушай, ври да знай же меру!”»

Кожевников в своих записях пояснил: «очень смеялся, когда узнал о том, что в первом бюллетене было сказано о желудочно-кишечном заболевании, сопровождавшимся нарушением кровообращения. Во время консультации сказал, я думал, что лучшие дипломаты в Гааге, а оказывается, они в Москве – это врачи, составившие бюллетень о моем здоровье»²⁰⁸².

Письмо, как видим, получилось спокойное, даже веселое. Но Каменев хорошо знал Ленина, и ему стало ясно, что Ильич не пропустил мимо ушей предложение о сокращении числа функционирующих членов Политбюро. Ведь он сам предлагал пропустить всех их через врачебную комиссию. Но в письме Ленин не вводит в остающийся узкий состав ПБ ЦК ни самого Каменева, ни Зиновьева – они только кандидаты, а Сталина вообще хочет отправить в отпуск до Всероссийской партконференции.

14 июля Каменев приехал в Горки. Свидание (с 12.30) продолжалось полтора часа. «Из них полчаса, за обедом, – пишет Кожевников, – Владимир Ильич жадно слушал рассказ Каменева, задавал вопросы, всем интересовался, особенно было, по-видимому, приятно узнать о стабилизации рубля и о прекрасном урожае…

После обеда еще уходил на 5 минут “посекретничать” с Каменевым у себя в кабинете…

Л.Б. Каменев нашел, – отмечает Кожевников, – что В.И. не хуже, чем бывал зимой, когда сильно уставал или после бессонной ночи. И не заметил бы, что В.И. перенес серьезную болезнь, если бы этого не знал. Письмо, полученное Л.Б. от В.И., по словам первого, написано прекрасно, и почерк мало отличается от обычного почерка В.И.»²⁰⁸³.

Видимо, за 5 минут «секретничанья» во время пребывания в Горках разговор о партийных делах не закончился, и Каменев обещал изложить свои соображения в письме. Письмо это Ленин получил, судя по всему, 15-го, и, к сожалению, оно не сохранилось. Так что о его содержании можно судить лишь по ленинскому ответу.

Каменев откровенно написал о том, что предполагаемую процедуру отправки на лечение можно использовать для того, чтобы отодвинуть некоторых членов ПБ в сторону. И прежде всего речь идет о Троцком. Он претендует на особую роль в партии, а посему представляет собой главную угрозу губительного раскола. И его пребывание в Политбюро якобы превращает этот руководящий орган в корабль с незаделанной брешью, когда ради спасения приходится выбрасывать пушки за борт. Вопрос же о том, кого – куда, следует решать не на заседании ПБ или членов ЦК, а на более узком «частном совещании».

Наверняка Лев Борисович писал не столь прямолинейно – он даже не назвал фамилии Троцкого. Но Ленин понял, кого он имеет в виду под «здоровой пушкой». Цитируя письмо Каменева, Владимир Ильич пишет: «“Выкидывает ЦК или готов выкинуть здоровую пушку за борт”, – Вы пишите. Разве это не чрезмерное преувеличение? Выкидывать за борт Троцкого – ведь на это Вы намекаете, иначе нельзя толковать – верх нелепости. Если Вы не считаете меня оглупевшим уже до безнадежности, то как Вы можете это думать???? Мальчики кровавые в глазах…»