Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы - Джон Мэн Страница 27

Следующим пунктом в повестке дня полагалось быть великому курултаю, который изберет нового великого хана. Но к этому времени уже близилась зима; поэтому выборы пришлось провести только следующей весной, дав претендентам на трон убедиться, что они располагают необходимой поддержкой.

* * *

А что же тем временем делал Хубилай? Когда до него дошли известия о смерти Мункэ, он собирался переправиться через реку, известную сейчас как Хуайхэ, углубившись на 250 км на территорию империи Сун. Он пробыл в пути несколько недель, преодолев более тысячи километров, предпочел быстроту безопасности, обойдя стороной большой город-крепость Цзянъян, после чего прошел еще 400 км (вероятно, десятидневный поход), спеша на условленное место встречи. Впереди стояли сунские войска. Их разведчики наверняка прослышали о смерти его брата и распространили эту хорошую новость, которая вселила новую отвагу в сердца противостоящих ему южных китайцев. Поэтому особого выбора у Хубилая не было: сидеть, ничего не делая и давая южанам время подготовить контрнаступление, отступить и бросить завоеванную территорию — или наступать.

Правильное решение он знал из собственного опыта: когда умер его дед, ему было двенадцать — достаточно много для посвящения в план сохранить смерть в тайне от основного на тот момент врага, тангутов, на случай, если подобная новость сможет вселить в их сердца надежду. Он переговорил об этом со своим заместителем Бахадуром. ^[25] Бахадур, одногодок Хубилая, происходил из выдающейся военной семьи, будучи внуком великого полководца Чингиса Мухали (или, в ином написании, Мукали). Он все понял, и было принято совместное решение: они сделают вид, будто эта новость — всего лишь пустой слух, распространяемый с целью вызвать страх и отчаяние. «Не обращайте внимания на болтовню, — сказал Хубилай согласно Рашид ад-Дину. — Мы пришли сюда с армией, подобной муравьям или саранче. Как же мы можем повернуть назад, не выполнив свою задачу?»

И он продолжил наступление к вселенной воды, которой была Янцзы. Начиная с того места, где эта река покидает Три Ущелья на 400 км выше по течению, она становится полноводной, как Амазонка, лениво петляя по плодородным рисовым равнинам, снижаясь каждый километр всего на 2,5 сантиметра. Она походит скорее на внутреннее море, чем на реку, и столь же неудержима в каких-то границах, как разлитые на промокашке чернила. Во времена Хубилая у нее вообще едва ли были какие-то берега, настолько регулярно она разливалась за все мыслимые пределы. В этом месте она представляла собой лабиринт из излучин, проток и озер, создавая преграду свыше 10 км шириной. Чтобы переправиться через нее, должно быть, понадобился целый флот; но Хубилай все-таки переправился, ибо вскоре его войска осадили Учан, где к ним присоединились 20 тысяч воинов, приведенных Урянхадаем из Юннани. Они вынесли много тягот, захватывая крепости на горных перевалах, потеряв от болезней 5 тысяч человек. Их прибытие чуть не заставило учанцев лишиться мужества. Вероятно, город уже был на грани капитуляции, когда в начале октября на противостояние с Хубилаем прибыли контингенты, освобожденные от боев смертью Мункэ. Каким-то образом, вероятно, по реке, они сумели обойти монголов и вступили в город, доказав, что кольцо осаждающих было далеко не таким плотным, каким ему следовало быть.

Пат.

Хубилай столкнулся со сложным выбором: продолжать осаду Учана — или вернуться в Монголию, чтобы принять участие в решении вопроса о престолонаследии? Имперские стратегические замыслы все чаще сводились на нет внутренними делами на родине. В декабре Хубилай решил, что больше не может колебаться. И все-таки что же выбрать: закончить начатое или отвести войска?

Сунский командующий Цзя Сыдао, хитрый дипломат, несомненно, знавший, под каким нажимом находится его противник, попытался подтолкнуть хана к отступлению. Цзя, один из самых знаменитых и противоречивых людей своего века, сыграл важную роль в истории Хубилая. Его дед и отец носили военные звания среднего ранга — ничего из ряда вон выходящего, но достаточно неплохо, чтобы маленький Цзя пришел в мир на все готовое. В своем родном городе, сунской столице Ханчжоу, он принадлежал к числу золотой молодежи, любил хорошеньких девушек, азартные игры и выпивку. К тому же ему везло в жизни. Его сестру выбрали в императорские наложницы; она стала фавориткой императора, родив ему дочь, его единственного выжившего ребенка, и поднялась в гареме до высокого ранга Драгоценной Супруги. В 1236 году император заболел, и какой-то высокопоставленный сановник собрался предложить отправить его в отставку. Но Цзя прослышал об этом заговоре и сообщил о нем сестре, она же рассказала все императору, позволив тому предпринять нужные действия по спасению трона.

За этим последовали хорошие посты, и к тому времени, когда Цзя исполнилось 40 лет, он сделался могущественным и богатым. В свободное время он увлекался искусством и древностями. У него было великолепное поместье в горах с видом на Западное озеро, где он устраивал вечера для тысяч гостей. Имея вдоволь времени и достатка, Цзя мог позволить себе весьма странное увлечение: он любил заставлять сверчков драться друг с другом. Он стал таким большим специалистом по сверчкам и присущей им агрессивности, что написал руководство по их разведению и выращиванию из них бойцов-чемпионов. Были у него и претензии на место в литературе: другая написанная им книга, ничем не примечательный текст, в котором он делится с читателем своими мыслями и опытом, называлась «Случайные выдержки из Зала наслаждения жизнью» и была подписана псевдонимом «Полупраздный старик». Разумеется, его соперники называли его высокомерным и легкомысленным, сетуя на то, как он пропускает меж пальцев государственные деньги, чтобы наполнить дорогими произведениями искусства свой собственный Ксанаду, Сад Собранных Благоуханий. В 1259 году, когда ему было 46, его назначили канцлером империи, поручив ему упорядочить пошатнувшиеся сунские финансы и вооруженные силы. Таким образом он и оказался во главе обороны Учана, в положении, из которого имел возможность повлиять на решение Хубилая.

Цзя выбрал очень рискованную стратегию. Что, если империя Сун станет платить ежегодную дань в обмен на согласие монголов считать Янцзы новой границей между государствами?

Однако Хубилай и слышать об этом не желал. «Намерения у тебя, возможно, добрые, поскольку ты выступаешь за мир ради живых существ, — ответил он через своего посла. — Но какой прок в этих словах теперь, после того, как мы переправились через Янцзы?»

Монголы не нуждались в соглашениях, дабы получить то, что могли попросту взять; договор же, определяющий новую границу, станет дипломатическим неудобством, когда придет время для завершения завоевания. Хубилай счел, что лучше просто отвести войска, а потом вернуться, когда он сам сочтет нужным, особенно — и это было решающим фактором — потому, что на родине происходило нечто весьма угрожающее.

* * *

Как Хубилай узнал из послания обеспокоенной жены, его младший брат Ариг-буга (Ариг Сильный), хозяин кочевого сердца империи, по какой-то неизвестной причине собирал войска. Это наверняка имело связь с наследованием престола, поскольку из трех еще живых братьев Хулагу, будучи правителем Персии, на трон не претендовал; оставались только Ариг-буга и Хубилай.