Еврейские пираты Карибского моря - Эдвард Крицлер Страница 27

Первоначально амстердамская община потворствовала этому. Однако после смерти Самуэля Палаччи раввином стал муж его сестры, Исаак Узиэль. Он резко порицал то, что считал греховным поведением. С кафедры Неве-Шалом новый лидер общины, сын главного раввина Феса, заклеймил полигамию, а также заявил, что никто не может получить индульгенцию и отпущение грехов и прощение пороков, просто «соблюдая обряды». Открыто нападая на самых влиятельных членов общины, он вызвал их ненависть, и вскоре община раскололась ^[153].

В 1620 году община Амстердама, насчитывавшая около 200 семей, распалась на три части, каждая из которых сплотилась вокруг своей синагоги — Неве-Шалом, Бейт-Яаков и Бейт-Исраэль. Эти фракции с разной степенью строгости соблюдали обряды. Получив возможность стать такими же ортодоксами в своей вере, как старые христиане, оставшиеся на Пиренеях, в своей, некоторые евреи стали фанатиками, но другим это было ни к чему. Многие, избавившись от католической метафизики, ограничивались соблюдением небольшой части обрядов. Иные вообще отказались от какой бы то ни было религии. Такое же разнообразное отношение к вопросам веры наблюдалось и среди детей ^[154].

Несмотря на разногласия по вопросам религии, члены общины работали сообща в благотворительных целях, чтобы поддерживать бедняков и спасать братьев из стран идолопоклонников (каковыми считались Испания и Португалия). В 1639 году Яаков Палаччи, племянник Самуэля, убедил все три фракции молиться вместе в здании, которое он купил и назвал «Талмуд Тора» («Изучение закона»). Из уважения к Самуэлю Палаччи, воссоединенная община сделала своей эмблемой феникса ^[155].

«У Моисея Микеланджело есть рога, у Моисея Рембрандта — нет», — такими словами один историк описал ежедневные зарисовки еврейских соседей художника-голландца, привыкшего наблюдать еврея в его среде ^[156]. Голландцы не терпели предрассудков, когда речь заходила о деньгах. Кальвинизм был религией бизнесменов, работа определяла их сущность, прибыль считалась частью пути к спасению, процветание однозначно расценивалось признаком Божественной милости. В отличие от испанской знати, считавшей себя превыше торговли, кальвинисты полагали работу своим призванием. Они верили, что «работа — это молитва» ^[157]. Девизом морских гёзов было: «Помогай себе сам, и тогда Бог тебе поможет» ^[158].

Голландская свобода имела экономическую составляющую. Местные жители приветствовали евреев как предприимчивых торговцев, готовых рисковать в разных областях ради своих интересов. Связанные наследием, языком и взаимным доверием с другими сефардскими общинами, пришельцы создали первую всемирную торговую сеть. Самуэль Палаччи открыл торговые врата в Северную Африку, а оттуда — в Османскую империю, другие эмигранты имели капитал и связи с торговцами в Новом Свете, Леванте и на Пиренейском полуострове. Во все эти районы голландцы не имели доступа ранее ^[159].

Хотя евреи не были так богаты, как голландские магнаты, контролировавшие торговлю рыбой, зерном и другими товарами массового потребления, их экономический вклад был весом. Один исследователь отметил: «Еврейская торговля, особенно торговля сахаром, была двигателем золотого века Голландии… По масштабам это можно сравнить с оборотами и влиянием голландских Ост-Индской и Вест-Индской компаний» ^[160]. В 1636 году амстердамские евреи составляли 1 процент населения, но контролировали 10 процентов городской торговли и, занимаясь в основном дорогими товарами, владели 20 процентами прибыли. Их общий вклад был еще больше, так как эти данные не включают прибыль от совместных с голландцами предприятий и комиссионные от транзитной торговли ^[161]. На протяжении столетий евреи составляли торговое сословие Пиренейского полуострова. Вынужденные уехать на заре эпохи Великих географических открытий, эмигранты в Амстердаме (совместно с теми, кто остался на полуострове) с самого начала стали главными торговцами колониальными товарами Испанской империи ^[162]. Особенно справедливо это было для Португалии, где в руках их партнеров сосредоточилась большая часть торговли. Один богатый торговец из Лиссабона обратил внимание на это положение в Португалии. Желая смягчить преследование Священной канцелярии, он писал, обращаясь к монарху: