Иван Шуйский - Дмитрий Володихин Страница 27

Известие (о казнях) повторено в Хронике Вельских, следовавшей в описании полоцких событий 1563 г. за Стрыйковским. То же можно сказать и о соответствующих известиях «Кройники литовской и жемойтской» и отчасти — Мазуринского летописца210. Алессандро Гва- ньини по этому поводу писал: «…всех жидов, которые не захотели принять св. крещение, [Иван IV] велел утопить в славянской реке Двине»211. О бернардинах — ничего. Сообщение Гваньини повторено Одерборном, который мог быть знаком с латиноязычным изданием его сочинения 1578 г. В Псковском летописном своде 1567 г. также упомянуто только о казни евреев212. Эту же версию, только в облегченном виде, поддерживает и крайне интересное известие Джованни Тедальди, 78-летнего флорентийского торговца. Его рассказ передан папским посланником Антонио Поссевино, общавшимся с Тедальди в 1581 г. Те- дальди неоднократно бывал в Московском государстве, жил там целыми годами, беседовал лично с Иваном IV, что заставляет высоко оценить достоверность его сообщения: «[Тедальди] решительно отвергает, что этот государь (Иван IV. — Д.5.) по взятии Полоцка утопил, как говорят, монахов ордена св. Франциска, так называемых бернардинов. Одинаково и против евреев, о которых говорят, что их тогда утопили, Тедальди замечает, что всего только двух или трех насильственно крестил великий князь и потом велел утопить, объясняя свое приказание нежеланием, чтобы умирали христиане; другие же были изгнаны из Полоцка»213. Таким образом, если объединить сообщения Гваньини и Тедальди, оказывается, что утоплены были лишь некоторые из числа тех, кто воспротивился крещению и был крещен насильно. Неизвестный автор «летучего листка» о взятии Полоцка, опубликованного А. Сапуновым (виленский листок), располагал показаниями очевидцев трехнедельной давности (!), т. е. источником, заслуживающим всяческого внимания. Он осторожно привел слух о казни некоторых пленников и утоплении всех евреев, но затем высказал свое сомнение в его правдивости214. На переговорах в июне 1563 г. послы Сигизмунда Августа сетовали на пленение С. Довойны, Я. Глебовича и «люду христианского много», ни словом не обмолвясь о каких-либо казнях. Р.Г. Скрынников считает, что «в Литве первоначально отказывались верить сообщениям о… невероятном варварстве», — имеются в виду «массовые казни». Но за три-то года уже могли бы «поверить», а на переговорах летом 1566 г. грамоты прибывших в московские пределы послов повторяют точь- в-точь те же укоризны, что и в 1563 г., вновь не поминая никаких жертв казней в Полоцке215.

Сведения из других источников противоречит этой версии. Это, во-первых, сообщение Румянцевской летописи, составленной ненамного позднее полоцких событий, о том, что Иван IV «простой народ побил»216. Во-вторых, известие Левенклавия, настаивавшего на зверской жестокости царя: «…пленников…связав железными цепями (!) и угнав в Московию, других же до 40 тысяч убив, сам город сжег». Трактат Левенклавия (Levenclavius, Lowenklau, 1533–1593) «De moscovitarum bellis cornmentarius» был издан в 1571 г. в качестве приложения к известному труду С. Герберштейна о Московском государстве. Самое беглое знакомство с трактатом убеждает в ярко выраженной тенденциозности автора: Левенклавий крайне враждебен по отношению к Ивану IV. Левенклавий считал, что московский государь распространял за рубежом «семена раздора», делая все, чтобы захватить большую часть польской Ливонии, «…но не мог договориться ни с народом, ни со знатными людьми земель, на которые он претендовал». В трактате личность Ивана IV нередко выставляется в самом мрачном свете, куда чернее и кровавее, чем у самых суровых его судей. Едва ли есть основания полностью доверять сведениям трактата. К тому же из летописных известий, из «Записок о Московской войне» Рейнгольда Гейденштейна и других польских источников неоспоримо следует, что Иван IV города не сжигал, а напротив, занимался в нем строительством. По приказу русского монарха были возведены новые укрепления. Пожар являлся результатом действий самого полоцкого воеводы и артобстрела перед предполагавшимся штурмом замка. Это свидетельствует либо о неточности, либо о плохой осведомленности Левенклавия217.

«Жестокая версия» с «массовыми казнями» присутствует в многочисленных летучих листках, распространявшихся противниками русского влияния в Ливонии. Их сильной стороной была образность, их слабой стороной была точность. Текст одного из подобных изданий приведен Г.В. Форстеном в его работе «Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях» («Правдивое и ужасающее известие…» — 1563 г., отпечатано в Аугсбурге М. Франком), по поводу казней там говорится: «[Иван IV] город целиком и полностью сжег до основания и двадцать тысяч человек предал мучительной смерти на крючьях и виселицах»218. Стиль и тон, в котором выдержан летучий листок, призывы обратиться к Господу Богу перед лицом «бича Божьего», «язычников», указывают на очевидный пропагандистский характер издания. По поводу пожара в Полоцке обнаруживается та же неточность, что и у Аевенклавия. И, наконец, наиболее неправдоподобно изложен этот вариант у Г. Штадена: «Великий князь вызвал из города все рыцарство и воинских людей. Их таким образом разъединили, а потом убили и бросили в Двину. С евреями, которые там были, случилось то же самое, хотя они и предлагали великому князю много тысяч флоринов выкупа». Это известие опровергается и польскими, и русскими источниками, едиными в том, что польский гарнизон отпущен был на свободу219.

Итак, большинство сообщений последней версии о «массовых казнях» представляются сомнительными. Но они наталкивают на соображение о многочисленных жертвах, не связанных с казнями. Вернемся к сообщению Хроники Стрыйковского. В ней сказано, что монахов- бернардинов порубили татары, хотя такого скорее можно было ожидать от озлобленных православных. Что за дело татарам до католических монахов? Видимо, никаких массовых, организованных самим царем преследований бернардинов не было, но после занятия города войска совсем не обязательно должны были сохранять порядок. Обстановка неправославных храмов могла оказаться предметом грабежа, в первую очередь производившегося татарами, для которых христианский храм не был святыней даже в самой малой степени, и, следовательно, не возникало мысли о последующем небесном воздаянии за его разгром. Тогда могли зарезать и кого-нибудь из католического духовенства. Во взятом городе отряды победителей не церемонятся с местным населением, особенно с рядовыми людьми, которые не представляют ценности для выкупных операций. Так, в 1535 г. литовские войска, взяв русскую крепость Стародуб, устроили там страшную резню. В конце 1570-х — начале 1580-х победоносная армия Стефана Батория, захватывавшая одну русскую крепость за другой, творила такие свирепства, что Варфоломеевская ночь бледнеет перед ними. По сравнению со всем этим поведение русских войск в Полоцке можно назвать весьма милосердным…

На этом следует остановиться подробнее. Очень уж важна тема, очень уж много вокруг нее кривотолков на уровне исторической публицистики. Конечно, любые жестокости, производимые победителями над мирным населением во взятом городе, у человека, имеющего понятие о нравственности, ничего не могут вызывать, помимо отвращения. Нельзя оправдывать их. Они всегда и неизменно свидетельствуют либо о неумении, либо — еще того горше! — о нежелании командования останавливать подчиненных на пороге грабежа и убийств. Но надо понимать меру этих жестокостей. Иногда падение города сопровождается уму непостижимым кровопролитием. В подобном случае XX век говорит о «военном преступлении». Стародубская резня, например, — военное преступление польско-литовского командования в чистом виде. И даже можно назвать главного виновника — гетмана Яна Тар- новского, бессовестного злодея. Случалось ли русской армии творить подобные бесчинства в XVI столетии? Да, к сожалению, такое происходило. И на страницах этой книги еще зайдет разговор о подобных мрачных страницах нашей военной истории. Но уровень насилия и жесткостей в завоеванном Полоцке 1563 г. не позволяет говорить о каком-то из ряда вон выходящем душегубстве. Не случилось ничего, превосходящего обычный уровень насилия во взятом населенном пункте в длинной череде московско- литовских войн. И потери мирного населения от оружия победителей были, по всей видимости, невелики.