Тени, которые проходят - Василий Шульгин Страница 27

Александр Дмитриевич считал, что очень виноват перед моей бывшей женой Екатериной Григорьевной. Вскоре после смерти Аллы Витальевны Екатерина Григорьевна переехала из Парижа в Любляну и остановилась у сына, вернее, у Билимовичей. Это был период остро переживаемого горя в семье в связи с утратой Аллы Витальевны. Дом был в запустении, Екатерина Григорьевна начала потихоньку приводить его в порядок и стала чем-то вроде хозяйки в нем. Это привело Александра Дмитриевича в ярость, и он ее выгнал («Я никогда не видела таких злых глаз, как у Александра Дмитриевича», — писала она). Тогда она переехала в Белград к моей сестре Лине Витальевне. Когда я приехал в Любляну после самоубийства Екатерины Григорьевны, Александр Дмитриевич говорил мне: «Я виноват, что она умерла»…

Не помню точно когда, по-моему, еще до второй войны, он с женою Ниной и дочерью Татьяной уехал в США, там написал какую-то книгу и неплохо заработал на этом. Скончался он от рака на руках своей дочери Татьяны, его жена Нина Ивановна умерла от белокровия. Общих детей у них не было.

* * *

Его брат Антон Дмитриевич Билимович был известным ученым-математиком, в Югославии стал академиком. В 1919 году, во время Гражданской войны, находился в Одессе и был избран ректором Новороссийского университета. Когда я образовал при Гришине-Алмазове, распоряжавшемся в Одессе, нечто вроде местного правительства (совещание), Антон Дмитриевич был в нем министром просвещения.

Он был женат на ученице И. Е. Репина, талантливой портретистке Елене Киселевой, дочери известного ученого математика Киселева.

Когда в сороковом году немцы напали на Югославию, Антон Дмитриевич остался в Белграде и благополучно пережил оккупацию. После моего ареста советскими властями в декабре сорок четвертого года он и моя сестра Павлина Витальевна Могилевская отнеслись черство к моей жене Марии Дмитриевне. Они ее не любили и никогда этого не скрывали.

Когда во Владимирской тюрьме мне разрешили переписку, я написал письмо в Белград Марии Дмитриевне, которую к тому времени югославские власти выслали в Венгрию как советскую шпионку. Письмо получил Антон Дмитриевич и переслал его в Америку Владимиру Дмитриевичу Седельникову, младшему брату Марии Дмитриевны. Он уже отправил мое письмо из Америки в Будапешт, в результате чего она получила его лишь через несколько месяцев.

После своего освобождения в пятьдесят шестом году я вновь написал ему и вскоре получил ответ. В частности, мне запала в память одна фраза из его письма: «То, что происходит, превосходит пределы Вашей осведомленности». Я так и не понял, что он имел в виду.

У Антона Дмитриевича был сын, подававший надежды, но он умер в молодости.

Вацлав Цезаревич Каминский

Будучи двоюродным братом Александра и Антона Дмитриевичей Билимовичей и их сестры Марии Дмитриевны, он принадлежал к сообществу наших семей — Шульгиных, Градовских, Могилевских, Пихно, Билимовичей. Но вместе с тем был какой-то не наш, вне нашей деятельности. Ничем особенно не отличался, все считали его «никчемным» — не смог окончить даже гимназии. Но его всегда защищала Мария Дмитриевна Билимович, которая в конце концов и вышла за него замуж.

Во время и после Гражданской войны проявились его деловые способности. Он сумел перебраться в наше имение Курганы и даже сохранить его. По Рижскому мирному договору 1921 года граница между Польшей и Советской Россией проходила восточнее Ровно, прямо по границе нашего имения в Курганах. Сразу же по установлении мира Вацлав Цезаревич приехал в Белград к моей сестре Павлине Витальевне Могилевской и она оформила на него доверенность на управление своим имением Бабин-Томахово (там у нее остались довольно значительные куски земли в местечках Терчине, Антополе, Дроздове и Горбово). Я тоже сдал ему в аренду в имении Курганах большую вальцовую мельницу и доверенность на управление имением. Вот здесь он проявил себя как опытный и деловой хозяйственник. Мало того, что ему удалось все сохранить, он все поднял и при нем имения процветали, принося доход. Поначалу он платил мне триста американских долларов в год за мельницу, так как было неизвестно, как пойдут дела. Когда же они пошли хорошо, стал платить половину дохода от мельницы, что составляло более одной тысячи долларов в год (более двадцати пяти тысяч франков). Это давало нам возможность безбедно жить во Франции (за квартиру мы платили пятьсот франков в месяц) и просто прекрасно в Югославии.

У Вацлава Цезаревича и Марии Дмитриевны Каминских был сын Олесенька, погибший в водовороте Гражданской войны. Сам он скончался в шестьдесят восьмом году.

Василий Иванович Пихно

В первой половине девятнадцатого века в Чигиринщине стал знаменит некий Яхненко. Был он человек без образования, но, видимо, практическая жилка у него была. Он очень разбогател, и так как в ту пору в той местности не было ни государственных, ни частных банков, то он в порядке самодеятельности стал принимать деньги на сохранение, выдавая проценты. Все дело шло по старинке, но удачно. Однако своего сына Яхненко послал за границу, и через несколько лет сын вернулся с дипломом ученого агронома. Вскоре после этого старый Яхненко умер, а сын стал хозяйничать по-новому, по-ученому. Тогда старые служащие, и во главе их Иван Игнатьевич Пихно, явились к новому владельцу и предупредили его, что заграничными новшествами дело далеко не пойдет — не тот уровень — и что он только разорится. Так и было. Молодой Яхненко разорился и уехал оттуда, и к концу века какой-то Яхненко жил в Киеве незаметным человеком.

А Иван Игнатьевич Пихно, выйдя в отставку еще раньше, обосновался на хуторе Нестеровка. Там был какой-то пруд, на нем Иван Пихно выстроил мельничку и стал мельником. У него была многочисленная семья: с женою Авдотьей Игнатьевной он имел семерых детей. Старшая дочь вышла замуж за Ивана Стрижевского, у них был сын Вася, который окончил Киевский университет и умер от туберкулеза. Следующая дочь, Лукерья Ивановна, была горбатой, замуж не вышла. Марья Ивановна, младшая дочь, получила некоторое образование, читала и писала, и вышла замуж за агронома Николая Щегельского, у них была дочь Людя, которая застрелилась.

Сын Николай Иванович окончил юридический факультет Киевского университета, получил место и хотел жениться. Но случилось так, что он поссорился с невестой, и тут пришла страшная гроза, во время которой он покончил с собою, кажется, отравился. Дмитрий Иванович дошел до члена Государственного Совета. Василий Иванович — о нем пойдет рассказ. Алексей Иванович погиб молодым, лет восемнадцати, когда рубили старый дуб. Дуб отомстил за себя, упал не на ту сторону, как ожидали, и смертельно ранил молодого Алексея.

* * *

Таким образом, семья Пихно принадлежала к Чигиринскому мещанству, быть может, из казаков. Историк Киевского, а потом Одесского университета Линниченко рассказывал мне, что, разбираясь в львовских книгах четырнадцатого века, написанных на латинском языке, он установил происхождение родов Пихно и Михно. Там сказано про Пихно — Alias Petrius (то есть Петр), а про Михно — Alias Micaellus (то есть Михаил).

* * *

Семья мельника Ивана Игнатьевича жила бедно. У детей не только не было детской, а просто им некуда было деться. Когда восьмилетний Вася задумал совершить великий подвиг, он стал работать под кроватью. Великий же подвиг состоял в том, чтобы сделать маленькую мельницу, точно такую же, как та, которая казалась ему огромной, что шумела на пруду. Он изучил ее до последнего «кулака» (деревянные штуки вместо зубцов). Работал он под кроватью восемь месяцев. Инструментом служил перочинный нож. Но когда, наконец, он показал свету свое произведение, то свет был поражен. Действительно, не только была скопирована мельница во всех деталях, но, поставленная на воду, для чего Вася прокопал маленький канал, она молола. Конечно, не зерно, а крупный песок, который сыпался из-под жернова. А жернов был сделан из кирпича. Таким образом, маленький Вася оказался вундеркиндом. Но так как из вундеркиндов редко что-нибудь выходит, когда они вырастают, то из Васи, когда он стал Василием Ивановичем, не вышло значительности. Впрочем, он изобрел новый плуг, который на Всемирной выставке в Чикаго был отмечен какой-то наградой. Но у нас он не пошел. Достоинство его было в том, что пахарь не ходил за плугом, а сидел на тележке, которую тащили две лошади, что избавляло его от утомительной и изнурительной работы. Но этот плуг был пригоден только для мелкой вспашки и, может быть, поэтому не привился.