Филипп Орлеанский. Регент - Филипп Эрланже Страница 27
Филипп Орлеанский. Регент - Филипп Эрланже читать онлайн бесплатно
Англичане, пересекавшие пролив, приходили в изумление от собственной популярности: эта горделивая Франция, которая вот уже полвека была примером для неотесанных иностранцев, с готовностью склонялась перед вчерашним врагом.
В 1680 году мадам де Фонтанж ввела в моду высокую и громоздкую прическу, которой, несмотря на насмешки короля, все неукоснительно следовали. Достаточно было супруге посла Великобритании показаться с гладко причесанной головой, чтобы самые элегантные дамы Парижа тут же последовали ее примеру.
Людовик XIV давно оставил позади тот возраст, когда ему нравилась фривольность. Часы досуга, некогда отдаваемые развлечениям, теперь уходили на занятия теологией. Время, свободное от работы и прогулок, бывший поклонник мадемуазель де Лавальер посвящал изучению буллы, которую по настоянию иезуитов издал папа для борьбы с гонимым и обесславленным, но не покоренным янсенизмом.
Эта булла принесла ему массу хлопот. С ней было связано столько споров, столько волнений, столько беспорядка! Епископы и доктора богословия сражались с текстами в руках, угрожая и оскорбляя друг друга под изумленными взглядами непосвященных. Впервые со времени Фронды парламент проявил непокорность и категорически отказался признать документ.
Престарелого монарха это привело в отчаяние. Подстегиваемый своим ближайшим окружением, он решил разделаться с предметом теологических споров, прибегнув к изгнаниям и заключению в тюрьму без суда и следствия. Тюрьмы были забиты янсенистами, и король подумывал о лишении сана кардинала де Ноай, архиепископа Парижа, вдохновителя сопротивления. Но времена сильно изменились. И пока оппозиция превращалась в грозную силу, воодушевленный Париж смеялся над Римом, над иезуитами, над священниками и даже над самой верой.
В ход пошли насмешки, куплеты, игра слов, намеки. Особенно популярен был один анекдот. Когда отцу Телье, духовнику короля, сказали, что в папской булле осуждался святой Павел, тот ответил:
«Подумаешь! Святой Павел и святой Августин были горячими головами и вполне заслуживали того, чтобы их бросили в Бастилию».
«А Фома Аквинский?»
«Ну, если я ни в грош не ставлю апостола, то что говорить о других!»
Задумывались ли в ту пору ясновидящие пророки, что все выпады Парижа против Версаля, победа английского рационализма над идеями Людовика XIV и свободомыслия — над догматизмом были добрыми предзнаменованиями для герцога Орлеанского? Самому принцу, конечно, это не приходило в голову. Дюбуа удалился от суетности и интриг двора и с 1712 года жил в своем аббатстве, а Филипп, по-прежнему сраженный всеобщей несправедливостью, мечтал только о том, чтобы забыться. Что хорошего могло принести ему это будущее, тщательно подготовленное осмотрительными политиками?
Но капризная смерть неожиданно изменила все человеческие расчеты. Пощадив дофина, которого все уже считали наполовину покойником, она уносит прямо из колыбели сначала маленького герцога Алансонского, сына герцога де Бёрри, затем — 5 февраля 1714 года королеву Испании. Не удовольствовавшись этим, она тут же забирает и самого герцога де Бёрри, здоровье которого было предметом зависти всех придворных — 26 апреля принц упал с лошади и повредил один из крупных кровеносных сосудов. Он никому не сказал об этом и лечился чашками горячего шоколада, 29 апреля у него поднялся жар, а 4 мая его уже не было в живых. Несколькими неделями позже его жена произвела на свет ребенка, который прожил двенадцать часов. И снова все заговорили об отравлении.
В Англии неожиданно заболела королева Анна. Обеспокоенный Болинброк откладывает заседание парламента и принимает отставку главы правительства, лорда Оксфорда, чье место он занимает 7 августа. Шести недель будет достаточно, уверяет он, чтобы избавиться от принца Ганноверского и узаконить передачу короны Стюарту. Но смерть не дает ему этого времени: 12 августа королева Анна умирает, и виги, потрясая Законом о наследовании, объявляют принца Ганноверского, теперь Георга I, королем Великобритании — судьбы мира резко меняются.
«Почему этот мир так устроен?! — восклицает в отчаянии герцог Болинброк. — Почему судьба так играет нами?!»
(1714–1715)
Герцог Орлеанский вполне мог бы повторить отчаянный возглас Болинброка. Судьба безустанно смеялась над ним, разрушая после каждого успеха все его надежды, неожиданно вознося его очень высоко, дабы потом низвергнуть. Но никогда фортуна так резко не отворачивалась от него, как в это лето 1714 года, когда ему едва удалось избежать судебного процесса, и он, неожиданно для самого себя, оказался на нижней ступени трона.
Смерть герцога де Бёрри показала всем, что наследники Людовика XIV обречены. Недавно подписанный Утрехтский мир устанавливал, что в случае необходимости наследником дофина будет его дядя, герцог Орлеанский. Нарушить этот пункт договора — означало развязать в Европе войну. Соблюсти его? От мысли об этом багровело всегда бледное лицо короля Испании, мадам Ментенон и иезуиты хватались за сердце, министры трепетали, а гранды, почитавшие Божественное право, — приходили в смятение.
Дабы избежать ужасной дилеммы, стали надеяться на невероятное — на чудесное выздоровление дофина. В тексте договора ничего не говорилось о возможности регентства. Поэтому никакие соображения юридического характера не могли помешать Людовику XIV доверить воспитание будущего короля Филиппу V, его ближайшему родственнику. Невозможно было себе представить, чтобы невинный младенец попал под опеку человека, подозреваемого в том, что он извел всю семью ребенка. Но убедят ли Англию эти соображения сентиментального порядка?
Положение герцога Орлеанского было странным. Неожиданно превратившийся в гаранта европейского мира, в защитника национальных династических традиций, он больше не был парией и подозреваемым. Канцлеры плели вокруг него интриги, в донесениях послов речь шла только о нем, и он больше не ощущал себя в Версале последним пажом. Лишь один министр, канцлер Поншартрен, питал к нему дружественное расположение.
Попытки Филиппа найти поддержку среди ближайшего окружения вызывали у него лишь разочарование. Его лучший друг, Сен-Симон, не скрывал ни своего неприятия каких бы то ни было отречений от престола, ни того, что по смерти дофина он встанет на сторону короля Испании.
Мадам Орлеанская часто в прошлом давала ему добрые советы. Ее близость к королю и к мадам де Ментенон, казалось, могли возвратить монаршую милость ее супругу. Но увы! Устав от постоянных слез и огорчений, Франсуаза-Мария перенесла всю свою гордость и честолюбие на брата, герцога Менского, и готова была на все ради него. Она без стеснения шпионила за Филиппом, без конца противоречила ему и старалась переманить редких сторонников мужа в партию его врагов. Принц притворялся беспечным, но вел себя осмотрительно. Никогда не приходилось вести ему более опасных сражений, чем в комнате, обитой бело-золотым штофом, в которой жена его собиралась произвести на свет свою пятую дочь, мадемуазель де Божоле.
Герцог Орлеанский не мог пробираться ощупью среди расставленных ловушек. Чтобы избегать их, ему было необходимо со звериным чутьем постоянно выказывать преданность придворного, который на все готов ради своего короля, и проявлять простонародную сметливость, приводившую в изумление самого Фенелона. Аббат Дюбуа, смиренно вернувшийся в Пале-Рояль, присматривался к обстановке, наносил многочисленные визиты, мелькал в парламенте и в кабинетах дипломатов; с янсенистами он осуждал папскую буллу, с финансистами — налоги, с молодыми любителями развлечений — строгие нравы двора.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments