Суси-нуар. Занимательное муракамиедение - Дмитрий Коваленин Страница 27

Еще я страстно прислушиваюсь к рассказам других людей. Люблю следить за происходящим вокруг меня. Одна из задач писателя – научиться наблюдать за людьми, не давая им оценки. И, комбинируя эти наблюдения, создавать свои истории⁷¹.

– Да, а какого пола у вас тень? Ну, то есть у Боку в Конце Света.

– О… Это очень сложный вопрос.

– Но в японском это можно скрыть. А в русском то и дело приходится глаголами указывать, «он» это или «она». Особенно в прошедшем времени.

– Ну… Попробуйте и так, и эдак, а потом расскажете, что получилось.

Просто голова кругом. Вариант «версия женская, версия мужская» здесь, конечно, не пройдет. Было уже. Да и не по-муракамски как-то…

Вот так Тень в «Конце Света» осталась без пола. Слава богу (хотя случайно ли – хороший вопрос), действие там происходит в настоящем, а точнее – в «вечном» времени. Когда Тень «говорит» или, скажем, «смотрит на меня», мужчина это или женщина – непонятно. И только в диалогах иногда приходилось выкручиваться, когда «она» говорит в прошедшем. Не будь у нас безличных глаголов, я бы утоп.

Куда сложнее было отследить в переводе всех потенциальных двойников – кто и что в «Стране Чудес» кому и чему соответствует в «Конце Света». И сделать так, чтобы и в русском тексте их параллельность прослеживалась. Ну, с главным героем понятно. Громила Страж со своими лезвиями – это бандит Верзила с ножичком. Старик Профессор – седой Полковник. «Здесь» всю дорогу дождь – «там» все время снег. Один герой читает мировую классику, другой – старые черепа. Один ест простую, ностальгическую еду из рук Полковника или Библиотекарши – другой трескает разносолы из супермаркетов да гурманствует в итальянских ресторанах. Библиотекарши тоже вроде удачно совпада… Э, стоп. С женщинами у него вечно какая-то ерунда. А куда девать симпатичную толстушку? К единорогам? Но единороги – это жаббервоги. Да и с толстушкой он перевязывался веревкой в Подземелье точно так же, как хотела «сцепиться ремнями» тень у Омута… Что-то не так.

Этот роман Мураками специально вылепил с таким умыслом, чтобы два совершенно отдельных мира понемногу, намек за намеком, сближались в читательской голове. И особенно лихо здесь закручены отношения в треугольнике «две библиотекарши и внучка Профессора».

Вспомним: вначале Боку из «Конца Света» встречает библиотекаршу в Городе и говорит ей, что он где-то ее уже видел. А она, заметим, потеряла тень в четыре года и теперь живет только с отцом и двумя сестрами. Ее отрезанная тень умерла, когда ей было семнадцать. Столько же, сколько розовой толстушке в «Стране Чудес». По правилам Города, потерявший тень теряет «кокоро». Розовый – цвет человеческой теплоты, цвет «кокоро». Вывод: розовая толстушка, с которой он прямо сейчас «роет землю» под Токио, – это и есть «кокоро», которое потеряла библиотекарша в «Конце Света». Твоя тень не умерла, говорит он библиотекарше. Она просто ушла в «тот» мир, когда тебе было семнадцать. Твое «кокоро» сейчас там, но оно непременно живое. Не бойся, маленькая. Я найду его и принесу тебе, и больше тебя никто никогда не обидит…

Кто сказал, что японским мужчинам неведома нежность?

У розовой толстушки умер брат, когда ей было шесть. За два года до этого тень библиотекарши отрезали и выслали «скитаться в мир за Стеной». Если толстушке сегодня семнадцать, значит, по идее, она вот-вот должна умереть. Так что еще неизвестно, кто будет «размораживать» героя после «смерти»… Впрочем, подождем. Автор грозится и к этой книге написать продолжение.

Но что за связь между розовой толстушкой и ненасытной библиотекаршей в Токио? Обе живут в одном городе, но никогда не встречаются. О существовании друг друга, похоже, не знают. Что дает нам полную свободу расположить всех женщин романа как углы одного треугольника. А точнее, как в формуле А+В=С. Когда герой находит в черепах «кокоро», которое библиотекарша потеряла в 17 лет, это же самое «кокоро» обретает и вторая библиотекарша в Токио. Почему он и посвящает ей последнюю ночь своей жизни.

* * *

Хорошо помню, что со мной было, когда я впервые дочитал «Страну Чудес» до последней страницы. Добрые минут десять сидел, не закрывая книгу, тупо уставившись в стену перед собой. Полушария мозга медленно перемещались в голове, как огромные рыбины с немигающими глазами.

Двигаться некуда. Думать тоже. Ощущение полной Блокады.

Океан обмелел. Судно врезалось килем в песок. Со всем накопленным барахлом, что мы тащили с собой, не проплыть больше ни сантиметра. Дальше – либо сбрасывай груз и двигай налегке, либо пересаживайся в плоскодонку пошире. И нечего орать. Ты всю жизнь зазубривал, что Океан не имеет дна, – и теперь по привычке обвиняешь во всем команду и капитана. Но они ни при чем. Просто Океан измельчал, и лучше тебе это признать.

– Но почему? – кричишь ты. – Кто мне это подстроил?

А твои враги всегда были с тобой. Твое недоверие и неутолимая жажда реальности. Вспомни: что бы с тобой ни случалось, ты всю жизнь до сих пор с исступленным фанатизмом в глазах ожидал подтверждения того, что происходящее с тобой происходит на самом деле. Чего же ты ожидаешь теперь?

Задумайся сам: почему с одним человеком ты чувствовал, что он закрыт от тебя, а с другим ничего подобного не ощущал? Да потому что один считал, что он не испытывает с тобой чувства реальности, а другой считал, что испытывает. Твой киль давно увяз в песке, таран врага уже стучится во врата… (Или таки «в ворота€»?)

В молодости тебе нравилось думать, что если постараешься, ты сможешь стать кем-то еще. Скажем, уехать в Штаты, открыть свой маленький бар в каком-нибудь Санта-Фе и познакомиться там с Джоди Фостер. Или, если мыслить реалистичнее (насколько реалистичнее – вопрос отдельный!), подобрать себе жизнь, куда более подходящую для раскрытия своего настоящего «я». Ты читал «Контркультуру» с Кортасаром и Лао-Цзы вперемежку с «Иллюзиями» в переводе местных кришнаитов. Ты слушал Янку, Башлачева, Дёмина, переводил Тома Уэйтса и знал наизусть весь «Пинк Флойд». С детства подглядывал в то, что украдкой читал отец, пытаясь понять, куда же всё это плывет. Но, словно яхта с погнутым килем, всегда возвращался туда же, откуда хотел подальше уплыть: к себе настоящему. К тому, кто вообще никуда не плывет, а всегда остается на берегу и ждет, когда ты вернешься.

Стоит ли еще на что-то надеяться?

Твоя жажда реальности сильнее тебя. Тебе вечно не хватает чувства реальности в жизни. Как у безумца, что умудрился залезть на Эльбрус без кислородной маски. Тебе кажется, что даже на вершине ты остаешься в горизонтальном, земном измерении. И уверен, что этот воздух для тебя ядовит. А он такой же – просто его стало меньше.

Воздух реальности. Чем выше забираешься, тем ее меньше – со всеми ее несправедливостями, притеснениями, неравенством, дискриминацией и дьявол знает чем еще. Только дышать все труднее. Меньше воздуха – меньше жизни. Ведь больше всего жизни там, на нулевой отметке. А здесь уже и непонятно – то ли есть она у тебя, то ли нет.