По краю бездны. Хроника семейного путешествия по военной России - Михал Гедройц Страница 27

У него был выдающийся послужной список, хотя он не любил об этом распространяться. Мое восхищение вызывали две его награды, когда он — неохотно — надевал их на парадные церемонии: «Крест независимости» (Krzyż Niepodległości), аналог британского ордена «За выдающиеся заслуги», и крест «За храбрость» (Krzyż Walecznych), аналог британского Военного креста или немецкого Железного креста.

Тадзио никогда не говорил со мной о своих военных подвигах, но мать и Мартечка иногда шепотом рассказывали о захвате бронепоезда (а с ним и пары прекрасных сапог для верховой езды и ведра варенья). Больше я ничего не знал до того, как после распада Советского Союза, в 1991 году, получил доступ в польские военные архивы. В архивном деле Тадзио мне открылась поразительная история. (Впрочем, и очень запутанная. Военные и политические перипетии на западной границе Российской империи в 1917–1918 годах нуждаются в определенных разъяснениях. Так что читатель спокойно может опустить конец главы.)

Мой отец был подданным Российской империи не по своей воле, что не помешало ему окончить Демидовский лицей, одно из четырех элитных высших училищ правоведения в 1916 году. ^[24] Затем из Константиновского артиллерийского училища в Петрограде он был призван в российскую армию. Призыв 16 августа 1917 года был уже не царский, а Временного правительства. Это соответствовало юношескому радикализму Тадзио: он мечтал о социальной справедливости и видел в российском имперском режиме своего врага. Его успехи в Демидовском училище и его радикальные (но не революционные воззрения) обратили на себя внимание Владимира Станкевича, известного петроградского юриста, близкого к Временному правительству. Станкевич решил ввести молодого офицера-артиллериста в ближний круг российского высшего командования и высокой политики: 16 октября 1917 года прапорщик князь Тадеуш Гедройц был назначен главой политуправления в Ставке, высшем командном органе русской армии, в тот момент располагавшейся в Могилеве. Он был подотчетен Владимиру Станкевичу, верховному комиссару ^[25] в Ставке, через которого премьер-министр Керенский рассчитывал оказывать влияние на огромную русскую армию, на тот момент окончательно распавшуюся. Тадзио прибыл в Могилев за девять дней до большевистского путча, впоследствии получившего название «Великая Октябрьская Социалистическая революция».

Назначение отца в штаб руководства Российской армией тем более удивительно, что за месяц до того он изъявил желание пойти добровольцем в Первый польский корпус, сформированный на территории России при содействии российской власти, но воюющий за новообретенную независимость Польши. Так польский офицер оказался в самом центре русской высокой политики. Это можно объяснить только чрезвычайными обстоятельствами, личными качествами Тадзио, которые были известны Станкевичу, и общей задачей борьбы с большевизмом, которая объединила Временное правительство и молодую польскую армию. Вероятно, российские власти понимали, что прапорщик Гедройц станет источником информации для Верховного польского военного комитета, под эгидой которого в России создавалась польская армия. Тем не менее находившееся в отчаянном положении Временное правительство было готово пойти на риск, неизбежный при таком решении.

Тадзио приступил к исполнению своих обязанностей в Ставке 16 октября 1917 года и пробыл на своем посту до 19 ноября, когда Ставку захватили ленинские «красные матросы». Наверно, эти 34 дня были самыми напряженными в его жизни. Помимо основных должностных обязанностей — а их исполнение уже было непосильной задачей для молодого прапорщика, сколь бы талантлив он ни был, — он получал информационные запросы и инструкции от Верховного польского военного комитета (Naczpol по-польски), глава которого Владислав Рачкевич был личным другом Тадеуша.

Ситуация с Комитетом и Временным правительством была крайне щекотливой. Польские войска отличались дисциплиной и хорошими военными качествами, и русские надеялись использовать их против германцев или большевиков. Поляки, напротив, пытались приберечь свои войска, чтобы в дальнейшем они сражались за Польшу, а не за Россию.

Само по себе удивительное существование польских войск было обусловлено двумя вещами: неизменной решимостью российского высшего командования сражаться с Германией и отношением к полякам графа Духонина, исполнявшего обязанности верховного главнокомандующего России. Уникальное положение Тадзио позволяло ему сформировать представление об обеих сторонах. Он имел доступ к рапортам командующих всех фронтов и в военные миссии западных союзников, прикрепленные к Духонину. Он имел возможность наблюдать самого Духонина вблизи. Он явно хорошо поработал с материалами, находившимися в его распоряжении, так как в представлении к польскому «Кресту независимости» особо выделяется высокое качество его донесений. Должно быть, его аналитические способности и понимание сложной военно-политической ситуации на Восточном фронте соответствовали тому высокому посту, на который он был выдвинут Станкевичем. Подозреваю также, что Тадзио был рад этой многоуровневой задаче, особенно ее важной дипломатической составляющей; как мы видели, он для этого прекрасно подходил умом и приятностью в общении. Серьезная мотивация — залог успеха на государственной службе — шла от уверенности в том, что он работает на постимперский порядок, который принесет новые политические и экономические возможности народам — бывшим подданным царизма.

7 ноября 1917 года Ленин сделал своего соратника Крыленко верховным главнокомандующим русской армии. Она состояла из нескольких миллионов человек, не желающих воевать. P. X. Брюс Локхарт назвал Крыленко «самым отвратительным типом, с которым [он] сталкивался, среди всех [св] оих знакомых большевиков». Это описание соответствует и его дальнейшей карьере. Появление Крыленко в начале ноября 1917 года означало начало конца старой армии, а с ней и Ставки верховного главнокомандующего.

Патрон Тадзио Станкевич старался как можно дольше защитить Духонина и его штаб, блокируя продвижение поезда с Крыленко и «красными матросами», штурмовиками большевиков, в Могилев. Кроме того, он отказывался выполнять приказ Крыленко о прекращении огня на том основании, что новый верховный главнокомандующий еще не принял командования на месте. По-видимому, Тадзио принимал участие в этих отчаянных попытках задержать Крыленко, потому что в своей подробной биографии он пишет, что принимал участие в операции «в штабе Крыленко». Это довольно двусмысленное утверждение, но я вижу в нем указание на то, что отец столкнулся лицом к лицу с этим врагом старой армии, врагом особо опасным для прапорщика Гедройца ввиду его щекотливого положения польского офицера. Это давало бы ему достаточно оснований, чтобы самоустраниться, если бы он того хотел.

Но отважный Духонин решил продолжать временно исполнять обязанности главнокомандующего, все еще надеясь, что удастся сохранить что-то из командных структур армии. Станкевич решил остаться с Духониным, а Тадзио решил остаться с ними. Это уже не было приключением для любителя острых ощущений. Это была конфронтация со смертельным врагом, на стороне которого были время и ресурсы. Но в течение этих последних нескольких дней в Могилеве все еще предпринимались попытки реанимировать армию и найти достойную политическую альтернативу большевикам. Все это было очень важно для Верховного польского военного комитета, и Тадзио до последнего оставался их основным источником информации. В представлении к «Кресту независимости» говорится об «опасных заданиях», выполнявшихся в «крайне рискованных обстоятельствах». В последние дни Ставки молодой прапорщик, обремененный гораздо большей ответственностью, чем ему полагалось по статусу, продемонстрировал умение ходить по лезвию ножа.