Алла Ларионова и Николай Рыбников. Любовь на Заречной улице - Лиана Полухина Страница 27

Рыбников в шестидесятые годы снимался ежегодно, а в отдельные годы и по два раза. Его популярность могла сравняться разве что с популярностью в свое время Петра Алейникова – Вани Курского из «Большой жизни». Его узнавали всюду. Затемненные очки, которые он стал носить, спасали не всегда.

Поехал он как-то в Кисловодск – отдохнуть и подлечиться. Алла поехать с ним не могла, и он взял с собой Олега Чертова, который к этому времени подгадал отпуск.

Поселились в одной комнате. В первый же день к ним заявился директор здравницы.

– Рад приветствовать вас в нашем санатории. Надеюсь, вы хорошо устроились и вам здесь понравится, – начал он с обычных в подобном случае фраз. Поговорив о Москве, о погоде, приступил к главному: – Николай Николаевич! Вы знаете, как вас любит народ. Не смогли ли бы вы выступить перед отдыхающими и обслуживающим персоналом в нашем клубе?

Рыбников, чуть помедлив, согласился и, входя в роль важной персоны, кивнул в сторону Олега:

– Мой директор сообщит вам дату моего выступления. Все вопросы решает он.

Шли дни. Николай, рассказывает Чертов, наслаждался целебным воздухом, прогулками, чтением книг, игрой в шахматы. Его же, Олега, заведующий клубом донимал напоминаниями о данном Рыбниковым обещании, буквально по пятам ходил.

Долго готовиться к выступлению Рыбникову не было необходимости: текст он сочинял без особых мучений, талантливо импровизировал на сцене, ролики с фрагментами из фильмов всегда возил с собой – еще ни разу не было, находись он где-нибудь даже несколько дней, чтобы его не попросили выступить. Отказывать он не умел и халтуры не терпел – он уважал людей.

Время еще было, и Рыбников решил дурака повалять и немного друга помучить: ты директор – неси тяготы власти. Такова спортивная жизнь. Наконец (добрый человек!) сжалился над ним:

– Назначай вечер на послезавтра.

Он находился в прекрасном расположении духа, пока не увидел, что в кассе «на него» продаются билеты. Возмущенный, пошел к директору санатория и потребовал вернуть всем деньги, иначе, сказал, он от выступления откажется.

Такой это был человек. Он не умел «зашибать деньгу».

– В день отъезда из Кисловодска, – рассказывает Чертов, – мы приехали в аэропорт задолго до вылета. Зарегистрировались, сдали багаж и отправились в ресторан. Выпили коньячку, поели, слово за слово, то, се – и не замечаем, что время-то идет… Вдруг слышим объявление по радио: «Закончилась посадка на самолет рейса 302 Минеральные Воды – Москва». Мы вскочили – и бежать! Выскочили на взлетное поле. Видим, от самолета убирают трап, но бортпроводницы еще стоят в дверях. Коля, как всегда, в темных очках. «Сними очки! – кричу я ему. – Чтобы тебя узнали! Надежда только на это!» Можно представить картину: самолет готов к взлету, чуть ли не запущены двигатели, трап отъединили… И кто разглядит оттуда, сверху, опоздавших? Но Рыбникова увидели и узнали! Летчики!

– A-а! «Не кочегары мы, не плотники»! – крикнул один. – Сейчас поможем, исправим положение. – И он в микрофон вызвал трап обратно.

Поняв, из-за кого произошла небольшая задержка, пассажиры заулыбались, оживились. Самолет взмыл в небо.

Был еще такой эпизод. Надо сказать, что Рыбникова очень любили простые работяги, которых он так убедительно играл, – они считали его своим. Однажды он с другом был на футболе в Лужниках. На трибуне стадиона он ничем не отличался от других болельщиков: одет, как все, реагирует на игру, как все, – волнуется, кричит, радуется или с досадой ударяет себя по колену, когда игрок «его» команды дает промашку…

Ближе к концу первого тайма многие смотрели уже больше на Николая, а не на поле. «Рыбников! Рыбников!» – пробегало по рядам.

В перерыве друзья пошли в буфет попить пива. Встали в хвост длинной очереди. Стоят, обсуждают игру, не очень громко, чтобы внимания не привлекать. Тут подходят к нам двое парней и зовут, с извинениями, к своему столу. Это был действительно составленный из нескольких небольших стол, на нем – пиво, бутерброды. Ребят человек пятнадцать. Они так были рады поговорить со своим любимым актером, что на второй тайм не пошли, Рыбников не мог их обидеть – тоже остался. С великой неохотой все разошлись после окончания матча.

Рыбников не делил людей по сословному принципу. Впрочем, тогда это было нормой, а никакой не заслугой. Но личность все-таки очень известная.

Однажды он пришел домой с дядей Васей, дворником (вторым после меня другом, говорит Чертов). А в доме, неожиданно, гости. Алла глазами незаметно показывает мужу на сидящих за столом Бондарчуков, кого-то еще – мол, уместно ли? Тот пристыдил ее взглядом. Она не была заносчивой, но как хозяйка, естественно, не могла не заботиться о таких вещах.

Даже живя в благополучии, Рыбников понимал, что такое нужда. Получая деньги в кассе, всегда «забывал» денежную купюру. Как-то на вопрос, зачем он это делает, ответил:

– Мне стыдно. Я, можно сказать, гребу деньги, а у кассирши зарплата рублей восемьдесят, если не меньше.

Не они одни на свете были любимые и известные, но ко многим другим вряд ли кто, даже из знакомых, осмелился бы обратиться с просьбой. К ним же, такие они были люди, обратиться с просьбой было нестрашно. Недавно у меня ремонтировал сантехнику пожилой мастер. Увидев на столе журнал с фотографиями Ларионовой и Рыбникова, он разулыбался и рассказал, как, будучи слесарем-водопроводчиком кооперативного дома в Марьиной Роще, удлинял батареи у многих именитых жильцов, в том числе и у Рыбникова, но только его решился попросить помочь с квартирным вопросом в связи со сносом дома.

Познавший голод, Рыбников, так сказать, и сытый, вопреки поговорке, «разумел голодного». И не только голодного – из его дома никто не уходил ненакормленным. Это было законом в семье.