Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод - Наталья Павлищева Страница 27

Глаза Анны метали молнии, она не могла поверить своим ушам:

— Ты?!. Ты не станешь никого наказывать?! За смерть своего дяди не станешь?! За хулу, на меня возведённую?!

Ответ молодого царя был твёрд, глаза его смотрели спокойно:

— Не стану. Народ московский слишком много претерпел этим летом. Погибли многие, сгорело слишком многое. Ярость та была не злобной, но невольной, от отчаянья.

Во все глаза смотрела на мужа и Анастасия, эти дни он много думал и говорил с тем самым попом Сильвестром, но она никак не могла поверить, что столь скоро взялся за ум обычно несдержанный Иван. И радовалась — значит, есть в его сердце то, что поможет стать настоящим государем, разумным и добрым правителем, значит, ошибаются те, кто твердит, что Иван самовластен и жесток! Ах, как была рада молодая царица своему открытию!

Благовещенского священника нашли, но разговор получился совсем не таким, как мыслил себе молодой царь. Он уже приготовил большой кошель с золотыми монетами в благодарность за спасение от ярости безумной толпы, но Сильвестр, не давая ничего сказать Ивану, вдруг... обрушился на него с гневным обличением:

— Опомнись, царь Иван! Опомнись! — Невысокого росточка, упитанный попик едва доставал рослому государю лишь до плеча, но, подняв во гневе большой крест, точно стал на голову выше.

— В чём?! — ахнул Иван. — Что ты? Кто ты?

Сильвестр наступал на царя, оттесняя того всё ближе к стене, у двери в ужасе замерли рынды, не смея вмешаться.

— Я Богом тебе послан глаза открыть на мерзость твоих поступков. Тебе власть над людом московским дана, а я Богом дан, чтобы наставить на путь истинный, ибо глух ты и слеп! Знамений страшных точно и не видишь, на беды людские глядючи, тебе и горя нет?! А ну как придёт долготерпению Господню конец, про то не помыслил?

Лицо Ивана стало бледнее полотна его рубахи, глаза в ужасе остановились, даже губы посинели. Едва разлепив уста, он пробормотал:

— Чем я прогневил Господа?.. Что свершил супротив него в невеликие свои годы?..

Сильвестр перестал вращать глазищами, но всё же всплеснул руками:

— Ты не ведаешь?! Сколько в твои невеликие годы смертей на твоей совести? Скольких людей ты безвинно погубил, осиротил ради своей забавы, оставил калеками, замучил?

Иван вдруг приосанился:

— Я царь! Как смеешь ты, холоп, мне пенять?!

Священник точно не заметил вопроса, снова возмутился:

— Ты — царь?! Не-ет... при венчанном царе престол в Москве пуст. Пуст! Правитель не в том, чтобы бармами себя обрядить, а в том, чтобы править. А в державе твоей стон и плач великий, в людях вражда, мздоимство, разной, казна разграблена, враги вокруг земли нашей головы подняли, терзают её кто как может, а тебе и дела нет?! Ты веселишься, тех же, кто с челобитьем приходит, веря в твоё заступничество, губишь мучительной смертью! Одни лишь игрища на уме! Какой же ты царь?!

Анастасия, опомнившись, первой метнулась, но не к попу, а к Ивану, заслонила мужа от священника:

— Что ты хулишь?! Изыди отсюда, злодей!

Иван опустил голову, чуть отодвинул жену в сторону:

— Отойди, Настя, прав он. Пусть говорит.

Сильвестр продолжил уже спокойней:

— Хорошо хоть глас мой слышишь, и на том спасибо, не совсем окостенел, значит.

— Что мне делать? — уже растерянно и просительно произнёс царь.

— Что делать, говоришь? Много дел у тебя, Иван Васильевич, коли царём себя не только назвал, но быть им хочешь. Во всё вникай, в дела государственные, челобитчиков слушай, а не сразу гони взашей. Коли люди до самого государя дошли, значит, не зря просят. Войско устрой как надо, чтобы враги вокруг земли нашей и голов поднять не смели. — Сильвестр ещё долго перечислял то, что не обустроено в Московии. Лицо Ивана всё больше мрачнело от его слов, молодой государь понимал, что священник прав, да только как сладить с таким грузом напастей?

— Одному мне не сладить со всем...

— Не сладишь! — согласился Сильвестр. — И никто другой в одиночку не сладит. Людей новых к себе привлеки. Да только не из тех, кто уже правил Москвой, они лишь к воровству да стяжательству горазды. Боярские роды меж собой за власть грызутся, им не до мудрого управления, они тебе не помощники.

— Кого же брать?

— Разумных, но не самых родовитых, чтоб за ними Шуйские или Глинские, Захарьины или другие не стояли. Такие тебе служить будут, а не набиванию закромов.

Иван уже пришёл в себя, задумчиво хмыкнул:

— Так ведь таким ещё больше надо будет, чтоб закрома набить, ежели у них пока ничего нет.

Сильвестр помотал головой:

— Зря о людях так мыслишь, государь. Не все за злато служить готовы, много и таких, кто земле своей да Господу нашему и бескорыстно послужит.

— Я таких не знаю. — Царь перешёл на лавку, присел, рядом встала Анастасия, стояла молча, слушала внимательно.

— А я знаю. Да и ты знаешь, вспомни всех, окинь своим взором, немало найдёшь.

— А... ты?.. Ты поможешь ли?

— Помогу! Всей своей жизнью помогу! И людей помогу подобрать, и на путь наставлю, коли снова понадобится. Только помни, государь, что твоё слово в Москве главное, ты царём венчан, твоя власть в земле нашей после Господа! Не слушай дурных советчиков, которые лишь о своём благе пекутся государству в ущерб, какими бы они родственниками ни были! Помни, что твоё слово главное и последнее. Правь так, чтобы не бунтовал супротив тебя народ русский.

Иван чуть растерянно снова закивал:

— Мне и митрополит Макарий о том говорил. Что я Богом на царство венчан, потому моя воля после Божьей на Руси стоит.

— Твоя, — с лёгкой усмешкой склонил голову Сильвестр. — Вот и следи, чтобы та воля с Божьей совпадала, а не супротив была. Правь, царь, да будет праведен путь твой!

Когда ушёл Сильвестр, Иван обернулся к жене, взял её руки в свои:

— Всё ли слышала, Настенька? Всё ли поняла?

Та кивнула:

— Слышала и поняла. Прав этот поп, хотя и неприветливы его слова.

Молодой царице так хотелось помочь своему мужу, да только не знала чем. Она поняла всё, в чём обвинял Ивана беспокойный священник, но сердце обливалось кровью от одной мысли, как сможет справиться государь с таким ворохом проблем. Попробовала осторожно тронуть его плечо:

— Поговори с митрополитом Макарием, может, и он что посоветует?

Царь кивнул:

— Сам о том думаю. Не раз уж говорил с Макарием ещё до своего венчания на царство. Он тоже твердит, что царская воля сразу после Божьей. Царь наместник Божий на земле.

Анастасия улыбнулась, такой разговор ей нравился больше. Её Ваня умный, красивый Божий ставленник на земле Русской! Как не гордиться таким? Как не любить? Она любила. Нежно, крепко...