Гунны. Грозные воины степей - Эдвард А. Томпсон Страница 27

В течение последующих двух лет перед римской дипломатией стояла цель добиться некоторого смягчения условий, поставленных гуннами.

Весной 449 года в качестве представителя Аттилы в Константинополь прибыл, согласно Приску, «Эдеко, скиф, отличившийся великими военными подвигами». Он, очевидно, тоже присутствовал при подписании второго мира с Анатолием. Вместе с ним приехал Орест, житель Паннонии, который, что удивительно, был римлянином, родившимся в Паннонии. Орест женился на дочери некоего Ромула, и его сын, названный в честь деда Ромулом, впоследствии стал последним императором Западной Римской империи. Эдеко вручил Феодосию письмо от Аттилы и сделал кое-какие пояснения, которые императору и министрам перевел Вигила [64].

Этот самый Вигила, сыгравший главную роль в последующих событиях, уже выступал в качестве переводчика во время переговоров Анатолия с гуннами в 448 году. То, что правительство Восточной Римской империи часто пользовалось услугами этого человека, не разбирающегося в тонкостях дипломатии, во время переговоров с гуннами, свидетельствует о трудностях, связанных с поисками людей, знавших гуннский язык. На страницах сочинения Приска мы, помимо Вигилы, встречаемся только с еще одним человеком, который знал язык гуннов. Это Рустикий, уроженец Верхней Мезии, который в качестве военнопленного жил у гуннов с начала кампании 441 года. Вигила, вне всякого сомнения, в полной мере испытал на себе презрительное отношение, с которым римляне относились к переводчикам, и его постоянное общение с людьми, занимавшими такое высокое положение, как Анатолий и Максимин, похоже, сказалось на его поведении, сделало его агрессивным и бестактным.

В письме, привезенном Эдеко, говорилось о том, что римляне так же не спешат с выполнением условий второго мира Анатолия, как и в 435 году. Аттила обвинял Феодосия II в отказе выдать нескольких беглецов и освободить территории к югу от Дуная. Если два этих условия не будут незамедлительно выполнены, говорилось в письме, то гунны возобновят военные действия. Далее Аттила требовал направить для переговоров о еще не решенных делах посланников самых значительных из имеющих консульское достоинство. Если ему пришлют таких послов, заявлял Аттила, то он пересечет Дунай и встретит их в Сердике. Из этого письма явственно следует, что Аттила продолжал политику шантажа, которой упорно следовал после заключения мира в 443 году. Итак, со времени недавно заключенного мира у Аттилы появились новые требования – после успешных военных действий он стремился к расширению территории. Возможно, это требование уступки значительной территории и угрозы очередного набега, в случае невыдачи беглых, заставили правительство Восточной Римской империи искать иное решение проблемы.

Передав письмо и ряд устных пояснений через Вигилу, Эдеко вышел из дворца в сопровождении переводчика и проследовал в дом самого влиятельного сановника Феодосия II, евнуха Хрисафия. Этот деятель имел полную власть над правительством и императрицей Евдокией со времени первого мира Анатолия, то есть с 443 года. Сейчас Хрисафий находился на вершине власти, хотя его участие в делах крестного отца еретика Евтихия в скором времени ослабило его позиции. Ходили слухи, что Хрисафий использовал свое влияние на императора с целью личного обогащения, причем недобросовестными средствами. Подобные обвинения выдвигались в адрес всех видных деятелей империи, и, по-видимому, Хрисафий был лучше, чем репутация, которую он заслужил, но отнюдь не безгрешен. Он с исключительным мастерством удерживал свое положение, но проводимая им внешняя политика, о которой мы поговорим несколько позже, была предметом острых разногласий.

Войдя в дом Хрисафия, Эдеко с восхищением отозвался о роскошных дворцах Константинополя. Вигила перевел его слова. «Ты можешь стать очень богатым человеком и жить в доме из чистого золота, если только оставишь гуннов и пристанешь к римлянам», – сказал Хрисафий. «Но слуге, – простодушно ответил Эдеко, – непозволительно делать это без разрешения своего господина». – «Ты ведь влиятельный человек, Эдеко? Ты свободно входишь к Аттиле?» – «О да, я близок к Аттиле. Мне вместе с другими значительными персонами доверено охранять царя. Каждый из нас по очереди несет при нем вооруженный караул», – ответил Эдеко. Тогда евнух сказал, что если Эдеко поклянется хранить тайну, то он сделает ему очень интересное предложение, и у него будет время, чтобы обдумать его. После этого Хрисафий пригласил Эдеко к себе на обед, но попросил прийти одного, без Ореста, чтобы наедине обсудить его предложение. Эдеко согласился.

На обеде в доме Хрисафия присутствовали только сам хозяин, Эдеко и Вигила в качестве переводчика. Хрисафий поклялся, что сделает предложение «не ко вреду Эдеко, но к большому его счастью», а Эдеко, в свою очередь, поклялся в том, что не разгласит предложения независимо от того, примет его или нет. И только после этого Хрисафий объяснил суть предложения. «Если ты убьешь Аттилу, – сказал евнух, – и возвратишься к римлянам, то остаток жизни проведешь в счастье, обретя великое богатство». Эдеко принял предложение, возможно, с излишней готовностью, но потребовал денег, около 50 либр золота, для подкупа гуннов, находившихся под его началом. Евнух обещал немедленно выдать ему эти деньги. Но у Эдеко было на этот счет собственное мнение. Он объяснил, что должен вернуться к Аттиле, чтобы сообщить о результатах посольства. Вместе с ним должен поехать Вигила, чтобы получить ответ насчет беглецов. Потом через Вигилу Эдеко сообщит Хрисафию, каким образом переслать золото, потому что если у него будет с собой золото, то ему будет трудно скрыть его от Ореста и остальных спутников. А по возвращении Аттила наверняка расспросит, какие подарки и сколько денег дали римляне. Евнух согласился с Эдеко, и, пообедав, они расстались.

Евнух поспешил к императору и сообщил ему о своем замысле. Феодосий вызвал магистра оффиций Маркиалия (своего рода секретарь иностранных дел), и втроем они обсудили предложения, внесенные Эдеко. Сообща они внесли одно изменение, считая, что желательно отвлечь внимание Аттилы от Вигилы. Было решено отправить послами к Аттиле не только Вигилу, но и Максимина, с тем чтобы Вигила, под видом исполнения должности переводчика, сделал все, что прикажет ему Эдеко, а Максимин, ничего не знавший об их замысле, просто передал письмо императора в ответ на письмо Аттилы, доставленное Эдеко. Относительно посылаемых лиц в письме сообщалось, что Вигила – переводчик, а Максимин выше Вигилы по достоинству, из знатного рода и очень близок к императору; затем император писал, что Аттиле не следует, нарушая перемирие, тратиться на римскую землю; «а беглецов, сверх выданных уже, я отправил к тебе семнадцать, так как других нет». Таково было содержание письма. Кроме того, Максимину было приказано сказать на словах Аттиле, что не следует ему требовать, чтобы к нему приходили послы высшего достоинства, так как это «не делалось ни при его предках, ни при других владетелях Скифии, а бывали послами первый попавшийся воин или вестник».

Почему нельзя было написать в письме то, что Максимин должен был передавать на словах? Дело в том, что это была явная ложь. До этого с Аттилой проводили переговоры послы действительно высшего ранга, с которыми мы уже встречались, – Анатолий и Сенатор. Нежелание Феодосия направлять к гуннам послов высшего ранга, несомненно, происходило из опасения, что в случае неудачной попытки покушения на Аттилу римским послам не удастся благополучно вернуться в Константинополь. Он не хотел терять нужных людей, а потому решил отправить Максимина.