Золотой ангел - Олег Мазурин Страница 27

– Выходит, бежать следует, господа, после ледохода, и лучше летом? – предположил Кислицин.

– Несомненно, летом, Сергей Сергеевич! – согласился Окунев.

– Да, да, пан капитан! Непременно, в летную пору! – чуть не хором воскликнули Юзевский и Сташинский.

– Я тоже следую этому мнению, – поддержал товарищей Алабин. – Побег наметим на начало июля. Так как мы еще не знаем, что нас ждет впереди, и насколько мы будем скоро продвигаться к Амуру, запас времени в два теплых месяца нам не помешают. Главное, успеть до осенних холодов, а то придется делать малый острог для зимовки.

– А отчего в начале июля, а не июня? Нам отнюдь не помешает еще один запасной летний месяц? – поинтересовался Окунев.

Алабин пояснил.

– В июле в тайге созревают в великом множестве ягоды, грибы, орехи. Если у нас будут проблемы с провизией, нам будет легче прокормиться с помощью лесной кладовой. Итак, следуем дальше… Когда мы овладеем стретенской флотилией, нам предстоит пройти довольно таки сложные шилкинские пороги, обогнуть огромные камни и валуны и преодолеть достаточно сильное течение. И при всем этом судна нам надобно будет удерживать на ходу, иначе мы, господа, перевернемся и все погибнем в речной пучине. Не стоит забывать, что горная река – это неуправляемая стихия. Дело в том, что за каждым следующим поворотом нас могут поджидать и речная мель, и бурное течение, и крутые пороги, и речная мель, и участок реки, который завален деревьями. Это рискованное предприятие, но тот, кто не рискует, тот не пьет шампанского. Гнить и умирать в Сибири – это не по мне. Я люблю свободу. Жаль, что с нами нет человека, который хорошо бы знал русло реки, и все ее опасные места и повороты.

– Мы полностью разделяем ваше мнение, Дмитрий Михайлович, – заявил Кислицин. – Июль так июль.

– Конечно, разделяем! – согласились остальные члены Совета.

Алабин, вдохновленный абсолютной поддержкой товарищей, продолжил:

– Итак, господа, наш тайный план мы разобьем на три части. Первая часть – это подготовка к побегу. Она должна быть чересчур тщательной и безупречной. Никто из членов нашей свободолюбивой и тайной организации не должен проговориться о том, что замышляется в ее недрах. За попытку доложить властям о побеге – неминуемая смерть. С каждого члена братства, как мы и договаривались, возьмем торжественную клятву о неразглашении наших замыслов. И надо так скрывать свои приготовления к побегу, чтобы у караульных и коменданта не возникло никаких подозрений относительно нашего тайного предприятия…

– Верно, Дмитрий Михайлович, – сказал Кислицин.

– Предателям смерть! – запальчиво высказались поляки. – Okrutna śmierć! [21]

– Точно! – последним высказался Окунев.

Алабин развивал мысль дальше.

– Вторая часть – это сам побег. Здесь нужно действовать хладнокровно, решительно и смело и не останавливаться не перед чем. Если кто-то из государевых служивых будут сопротивляться или пытаться уничтожить нас, то мы должны принять ответные меры. Кого-то из тюремщиков придется и убить. А как иначе? Чтобы оказаться на свободе придется пролить немного крови. И наконец, третья часть нашего плана – это продвижение по Шилке в сторону Амура. Здесь тоже будет не так просто. Итак, какие к этому плану имеются мнения, сомнения, дополнения, господа?..

Совет Пяти принялся дискутировать и тщательно прорабатывать план, а после полуночи разошелся спать по нарам.

На следующий день Алабин посетил барак номер два и посовещался с Лукиным. Атаман всецело поддержал план Совета пяти. Каждый член заговорщицкой организации, вступая в ее ряды, давал тожественную клятву о неразглашении ее тайных замыслов.

Теперь начались самые что ни на есть непосредственные и тщательные приготовления к побегу. Под нарами в каждом бараке разобрав половицы вырыли по яме. Он служил одновременно и хранилищем и холодильником. Туда складывали веревки, котелки, кружки, ложки, ножи, топорики, вяленное мясо, соленое сало…

В сухом месте у печки сделали еще тайник куда прятали огниво, фосфорные спички, иголки, веревки, суровые нитки, соль, сахар, сухари, галеты, муку, крупы… То есть все то, что пригодиться при путешествии по Шилке.

В каждом бараке был выборный среди каторжников и одобренный комендантом казначей, который закупал в городских лавках за деньги и по просьбе арестантов любую провизию и принадлежности. Теперь большая часть из закупленного шло на подготовку к побегу. Также нужные продукты выменивались у поваров за водку или покупались острожным казначеями за деньги. Чтобы тюремщики и повара не заподозрили, провизию брали редко, но в большом количестве, дескать, для празднования дней рождения каких-нибудь влиятельных каторжников, например, офицеров из Совета пяти или атамана Лукина со своими подручными. Иногда даты именин просто выдумывались ради осуществления закупок.

Все пятьдесят человек заговорщиков как в едином порыве старались для одной только заветной цели – обретение долгожданной свободы.

Для каждого мятежника Совет, теперь уже не Пяти, а Семи (прибавился Лукин и Кручина) были распределены строгие обязанности. Кто-то дружил с поварами и запасал провизию, кто-то осуществлял негласную разведку расположения башен и караульного помещения, сверял график несения службы караульных, привычки их, особенности, кто-то осуществлял контрразведку, кто-то мастерил ножи и стрелы, кто-то плел веревки, кто-то координировал все планы и давал распоряжения. Все, буквально все представители тайного союза были при деле.

К концу июня в остроге насчитывалось сто семь человек ссыльных, из которых больше половины являлись заговорщиками.

* * *

Первого июля тысяча восемьсот десятого года для всех заговорщиков Стретенского каземата пробил долгожданный «час икс». План Совета Семерых вступал в завершающую фазу. Поэтому после команды надзирателей: «Отбой!» никто из бунтовщиков не спал. Да и как тут уснешь: ведь решается судьба каждого! Каторжане нервничали и волновались чересчур. Все ждали, когда тюремные бараки будут открыты и начнутся боевые действия.

Алабин, как и все, тяжело вздыхал, охал и ворочался на нарах. Сердце его гулко стучало. Нервы были на пределе. Говорят, что ожидание смерти гораздо хуже, чем сама смерть. А ожидание долгожданной свободы – это сильнее мук Тантала! Причем во сто крат. Поручик столько месяцев ждал приближение этого судьбоносного дня. Считал дни, часы, минуты, а теперь уже и секунды. И вот этот день уже как никогда близок. Алабин сильно переживал и молился всем святым, чтобы все прошло идеально и гладко. Главное, чтобы братья Матвеевы не сплоховали. Иначе… Но лучше не стоит думать об этом. Ничего плохого не случиться. Бог должен вознаградить поручика за все его страдания. А сейчас нужно ждать, ждать и ждать… Потерпи, Дмитрий, скоро твоя мечта осуществиться. Уже скоро!

…И вот время перевалило за полночь. Флюиды сильнейшего напряжения и волнения перенасытили и без того тяжелый воздух тюремных бараков. Нервы заговорщиков были натянуты как струны. Кажется, послышится в звенящей тишине какой-то резкий окрик – и все каторжники вскочат со своих мест в едином порыве.