Батый. Полет на спине дракона - Олег Широкий Страница 27

И вот появился новый гость. С ним ожесточённый изгнанник намеревался поступить так же, как и с предыдущими.

За ужином пилигрим на корешки и кузнечиков не налегал, а вволю подкрепился пойманным недавно тайменем — стало быть, не отшельник. Потом отозвал Темуджина в сторонку и показал пальцами причудливую фигуру: «Запомни этот знак». Темуджин рассеянно кивал, подумывая о том, как поехать за этим сумасшедшим вослед, да так, чтобы мать не увидела — она что-то начинала подозревать. Но вскоре он позабыл о суете, потому как услыхал:

— Я знаю, ты сын Есугея. Тебя ждёт великая судьба... если будешь послушен воле Неба. Ты — избранник Бога. Запомни этот знак...

— Какого... м... м... бога? — спросил обалдевший Темуджин и отправил на надлежащее место отвисший подбородок.

— Того, который Един, большего не знаю... Мне доверили передать...

После неловких препирательств юноша понял, что эта «ходячая драная кошма» — просто живое сообщение. Странник вызубрил наизусть, что велели... Кроме того, что кто-то вложил в его уста, он, похоже, ничего и не знал.

Гость посоветовал подарить кераитскому хану Тогрулу «вон ту» соболью доху и попросить помощи. «Скоро люди узнают о твоём предназначении и будут собираться к тебе, защити их, и Бог возблагодарит тебя невиданным взлётом. Но горе, если ослушаешься Судьбу, вернёшься, откуда пришёл — к деревянной колодке и пониже того», — пробубнил странный человек напоследок, взгромоздился на свою невообразимую клячу и пропал в тальниках.

То ли потому, что Темуджин так и отпустил непрошеного гостя живым и пожалел об этом уже к вечеру, то ли ещё по какой причине, но услышанное не выходило из головы. «Почему Тогрул, при чём тут Тогрул?» А мысль-то сама по себе была неплоха... Ведь этот неприступный повелитель был отцовским побратимом.

С ранних дней гудели в уши Темуджину все кому не лень: «Помни о Тогруле... будь благодарен Тогрулу... если бы не хан Тогрул...» Хан кераитов когда-то поддержал Есугея в том набеге на татар, который возвысил отца Темуджина над соплеменниками. Старейшины тогда ворчали, что для того, мол, поддержал Тогрул «разбойника» своими сотнями, чтобы смуту у своих соперников-монголов приумножить. Знал коварный — вся смута от «рыжего непоседы» и его приспешников.

Соболья доха, единственная ценная вещь в их хозяйстве, была отдана Темуджину тестем Дей-Сеченом вместе с невестой Бортэ, как знак не столько расположения, сколько желания унизить бедного родственника. Юноша её не только не носил (да и где?), но и терпеть не мог. Своим игривым блеском она оттеняла их убожество. Так что — невелика потеря.

Четыре дня Темуджин не находил себе места — так ему хотелось поверить, что посланник-то был не простой, а волшебный. На пятый день понял — либо он таки съездит к Тогрулу (на всякий случай, проверить), либо рехнётся.

Тогрул проявил непонятное великодушие, как будто был уведомлен о его приезде. Темуджина с семьёй одарил по-царски, обещал всяческую поддержку: «Ты же сын моего анды, негоже оставлять родню в беде». Темуджин вздохнул, подумав про годы покинутого полуумирания: «Где ж ты раньше был, родственничек?»

Именно потому, что объяснение благодетеля было нелепым, юноша стал вспоминать слова давешнего пилигрима с резко возросшим интересом.

Каково же было его удивление, когда обернулся Вечный Тенгри-Небо к Темуджину не вполоборота, а всем своим могучим корпусом и осыпал его невиданными милостями. Впрочем, не без неоценимой помощи Тогрула, который — как и все кераиты — не признавал никакого Тенгри, а молился страшному идолу, умершему на крестовине и потом воскресшему.

Мало ли нищих аилов бороздит колёсами кибиток терпеливую степь, мало ли в ней изгнанников в неспокойные времена? Но именно к их опальной семье стали слетаться, как мотыльки на огонь, все кому не лень с предложениями верности и поддержки — конокрады и охотники с подножий северных урянхайских гор, беглые рабы-боголы и преступники, неуживчивая молодёжь из родовых куреней, смертники, сбежавшие с китайских рудников и плантаций. Десять тысяч народу набежало — целый тумен, тьма. С чего бы? Узнали про покровительство могущественного Тогрула? Причина хоть и весомая, но недостаточная.

Ведь и Есугей-багатур был побратимом Тогрула... и что из этого? Ну стал известным военным вождём, а в ханы так и не выбрали, всю жизнь за глаза «разбойником» величали. Да и то сказать: он был вождём отдельного племени борджигинов. Правда, ходила с ним в походы ещё и нищая братия из ближайших родственников тайджиутов, и не более того.

Да и потом... почему бы удальцам к самому Тогрулу коней не повернуть, раз нужны ему вольные сабли? Правда там, в орхонских землях, царят шаманы Креста — останется ли тем, кто служит другим богам, хоть шерсти клок? Да и в своих владениях, если подумать, не так уж силён и уважаем Тогрул — недаром изгоняли его из родного дома нахальные родственнички... Тогда перед Темуджином как молния сверкнула... изгоняли родичи... ну, конечно же, как и Есугея... Тот славу добыл, вокруг себя безродных собрав, и Тогрул... вот что у них общее. И кто-то это общее заметил и оценил, поддержал. Но кто? Кому-то, в свою очередь, Тогрул, как и Темуджин, был нужен, словно Знамя-туг, для того чтобы степи взбаламутить. Некто (и не один, а многие) без устали ездил по куреням и аилам, воду мутил: «Собирайтесь к Темуджину, обретёте богатство и славу. Не будет над вами ни старейшин, ни шаманов, мечом и верностью себе счастье добудете. Не важно, кто вы, важно — какие. Сам хан Тогрул благоволит храбрецам». Последнее говорилось под конец как довесок.

Милость Небес не иссякла на том. Окрестные монгольские племена — будто кто их заколдовал — собрали курилтай, на котором сын опального разбойника Темуджин был избран верховным ханом с титулом «Чингис — всеобъемлющий». Те самые беки-старейшины, что когда-то деда втихую уморили, которые оставили их семью с голоду подыхать, теперь во все голоса славу Темуджину гудели. Ну как не вспомнить того странника?

К слову сказать, перестал покойный Есугей быть тогда и сыном разбойника, ибо назвали его героем и защитником родной земли. Вспомнили в одночасье и про подвиги усопшего в его борьбе с татарами. И многое другое помянули. Те деяния, что на самом деле были, раздули из угольков да в полымя. А которых не было — придумали. Тогда-то и обернулось умыкание Есугей-багатуром Темуджиновой матери Оэлун у меркитов из преступления в подвиг.

Шли годы — один другого беспокойнее. Когда Джучи было ещё трав пять, Темуджин оказался вместе с Тогрулом в щекотливом положении. Татары — привычные блюдолизы Алтан-хана — стали вести себя чересчур вольно. Дело дошло до того, что Хуанди направил на них карательные войска.

И вот тут-то Тогрул — тогда ещё независимый государь — со своим «названым сыном» Темуджином крепко призадумались — кого поддержать? Противники — что один, что другой — были, как на подбор, вполне «кровные». И всё-таки по здравом разумении, все эти годы именно татары были послушной рукой джурдженей, не наоборот. Не на татарских — на джурдженьских рисовых полях томились сыновья и дочери монголов. По совести надо было бы Темуджину не помогать главному чудовищу расправиться со своим взбунтовавшимся псом... надо было пса в важном деле бунта поддержать — хотя бы невмешательством. Так-то оно так, но в обоих ханах заговорила обычная алчность — ведь гонимые татары стали вполне лёгкой добычей. Кроме того, за насыщенные событиями годы Темуджин, конечно, позабыл о том странном начале своего успеха.