Грандиозная история музыки XX века - Артем Рондарев Страница 27

Контркультуру часто называют порождением большой культуры, однако Рошак, более, чем кто-либо другой, сделавший для популяризации этого понятия, вкладывал в него иной смысл. В «Истоках контркультуры» он пишет о политической наивности американской молодежи в сравнении с молодежью европейской, полагая этот факт не слабостью ее, а силой, так как, не отягощенная багажом левых представлений о «правильных» формах социального протеста, американская молодежь сумела выработать наиболее радикальный его вариант, предполагающий не преобразование «родительской культуры», но сепаратизм от нее ^[271] (то, что Маркузе называл Великим Отказом ^[272]). Рошак (в 1969 году) считает современное ему общество технократическим: для него технократия куда большее зло, нежели капитализм или социализм, потому что она, в частности, идеологически невидима ^[273] (Альтюссер несколькими годами ранее утверждал, что невидимость идеологии, «бессознательность» ее является залогом ее устойчивости и первазивности ^[274]). Никакие левые идеологии не способны ей противостоять, потому что сами заражены тем же вирусом: их цель – не разрушить технократию, но придумать более удачный способ управлять ею. Задача опровержения этого порядка ложится на молодежь, которую Рошак сравнивает с ранними христианами и кентаврами, врывающимися на благородное празднество ^[275]. Таким образом, назначение контркультуры – не выстраивание параллельных большой культуре ценностных иерархий и семантических рядов; ее смысл – создание собственной культуры, способной не сосуществовать с родительской или опровергать ее, но заменить (или отбросить) ее полностью ^[276]. Именно это значение имеет контркультура у Рошака, и именно поэтому не следует употреблять это понятие как частичный синоним определения «субкультуры», что сейчас происходит регулярно. Субкультур не бывает без parent culture (Бодрийяр пишет по сходному поводу о законе «обязательного вписывания индивидов – посредством их группы и в зависимости от их отношения с другими группами – в тот реестр статусов, который, собственно, и является социальным порядком» ^[277]); контркультура в пределе стремится создать социальный порядок, в котором parent culture лишится всякого смысла, так как «построение хорошего общества – задача в первую очередь не социальная, а психологическая» ^[278].

Понятно, что столь амбициозную задачу способна решить только очень большая масса людей – и Рошак, разумеется, выстраивает свою (весьма, на иной, особенно ретроспективный взгляд, спорную) схему, исходя из наблюдаемой им беспрецедентной масштабности движения хиппи. Никогда – ни до, во время битников, модов и рокеров, ни после, во времена панка ли, танцевальных субкультур и даже хип-хопьа, – столь большие массы молодых и, как правило, аполитичных людей не были затронуты более-менее сходной диссидентской идеологией; и в этом смысле случай хиппи – явление в истории двадцатого века уникальное.

Вместе с понятием контркультуры в случае хиппи не менее часто возникает представление о «психоделической культуре». Наркотики и алкоголь всегда так или иначе ассоциировались с джазовой сценой, под влиянием которой битники вырабатывали свое мировоззрение, отчасти это был естественный процесс, отчасти же, в случае Америки, результат целенаправленной работы одного человека, Гарри Анслингера, возглавлявшего Федеральное бюро по наркотикам (FBN) с момента его основания и ведшего то, что социолог Говард Беккер называет «крестовым походом за нравственность» ^[279], против того, что он полагал «естественной привычкой черных джазменов и латинос» (согласно ряду источников, Анслингер считал Билли Холидей и Чарли Паркера личными врагами) ^[280]. Более чем столетняя борьба американского правительства с наркотиками получила громкое название War on Drugs («Война с наркотиками»), хотя и ретроспективно: эта фраза стала популярной лишь при Никсоне в 1971 году и далеко не всегда употребляется исследователями и биографами в сочувственном контексте. Этапы ее в интересующее нас время таковы: стараниями Анслингера в 1937 году марихуана была объявлена вне закона ^[281], что заставило большое число людей обзавестись «девиантными карьерами», как опять-таки называет это Беккер, то есть сделаться сознательными нарушителями установленных правил: среди них было немало музыкантов и тех, кто им подражал ^[282]. Сразу после Второй мировой войны в крупных городах появилось большое количество доступных тяжелых наркотиков, в первую очередь героина, в силу того, что их организованными поставками занялась мафия, в частности один из ее легендарных боссов, Лаки Лучано ^[283]; этот факт во многом предопределил печальную судьбу ряда джазменов эпохи бибопа и хард-бопа. Наконец, в 1949 году Америка познакомилась с ЛСД (которую поначалу использовали для лечения в психиатрических клиниках) ^[284] – тем самым наркотиком, который и создал психоделическую революцию.